– Большое или маленькое пиво, сэр?
– Er, grande. Большое. Благодарю вас.
– Значит, одно большое пиво и одну воду с газом. Хорошо.
Она безрадостно улыбнулась. Если раньше у нее было предчувствие, что этот отпуск изменит их жизнь, то теперь она окончательно в этом убедилась.
– Ну и как гаспачо?
– М-м-м. Просто супер.
– Хорошо.
Она тихо вздохнула и стала смотреть на море за его спиной.
Они были правы. Клуб «Торро» мало чем отличался от огороженной парковки без автомобилей, зато с баром в одном из углов. Хотя ребятам это место понравилось с первого взгляда. Прежде всего, там не было такого соперничества, всех этих шаек, которые подпирают стенки и отпускают комментарии по поводу танцующих, как это было дома. Здесь не было скрытой агрессии, модников-снобов. Большинство из присутствующих сразу же начинали танцевать, даже не зарядившись предварительно алкоголем и не обращая внимания на то, какая музыка играет. Это был раздолбайский, непретенциозный клубешник, где толпа с одинаковым восторгом приветствовала как Джорджа Майкла, так и Пита Хеллера и под любую музыку плясала одинаково плохо.
Пастернак вызвал восторг Анке и Кристы, когда, сняв рубашку и прыгая по танцполу, тряс сиськами и щипал себя за соски. Милли наблюдала за ними из бара. Только Мэтт заметил, как она выскользнула в боковой выход, но тут же подумал, что если бы она уходила с концами, то предупредила бы своих подруг и попрощалась с ними. Может, у нее разболелась голова, или она просто устала и решила не портить отдых остальным.
Когда толпа на танцполе совсем раздухарилась, он потерял своих из виду. Одному танцевать было невесело. Нет, конечно, можно было, но вместе веселее. Рядом с ним оказалась невысокая девчонка с вытатуированной на плече розой. Она глянула на него и улыбнулась. Мэтт ответил улыбкой. Теперь ему было видно неистово целующихся Тома и Майки с Анке и Кристой в центре всего веселья. И Пастернак был там! Он что-то втолковывал диджею, довольно кивая и наклонившись поближе, чтобы его поняли. Он заказывал диджею свой фирменный танец. Диджей качал головой и пожимал плечами. Мэтт посмеялся про себя. Пастернак, яростно жестикулируя, сделал еще одну попытку, и наконец до диджея дошло. Он притянул Пастернака за рубашку и сказал ему что-то на ухо. Пастернак просиял и показал ему оба больших пальца.
Спустя пять минут счастливый Пастернак вел весь клуб гусеницей за собой, радостно скача из стороны в сторону под «Лас Пальмас возвращается». Не было человека счастливее великого вожака Пастернака, этого монстра вечеринок.
Идущий в конце «паровозика» Мэтт почувствовал, как его яйца сильно сжала девушка с татуировкой. Он подумал – а почему бы и нет? У других же получалось.
Шон слышал какие-то звуки вокруг, но от пива, жары и долгого подъема по ступеням он совсем обмяк. Хотя теперь он чувствовал себя так, будто в одно ухо ему воткнули канализационную трубу, а из другого вытащили. Звуки льющейся воды были такими оглушительными, что он было подумал, не взорвался ли водопровод. Он сел и прислушался, пытаясь определить источник звука. Это наверху. Кто-то спустил воду, и она прошла по сливу прямо через стену комнаты Шона. Ублюдки! У них что, вообще нет никакой совести?
Явно нет. Спустя мгновение душераздирающий скрежет прополз по потолку. Хуже, чем гвоздем по грифельной доске. Он заткнул уши, отказываясь верить в происходящее. Наверху вытаскивали стол и стулья на веранду, кажется, собираясь продолжить веселье. Может, они просто не знают, что под ними, на первом этаже, тоже кто-то живет? А может, им просто насрать.
Он пару раз кашлянул, чтобы они знали, что разбудили человека. Вообще-то ему следовало бы просто подняться наверх и сказать им, чтобы вели себя потише, – но именно так и начинаются драки. А если эти ребята действительно набрались, то с ними вообще не имело смысла спорить. Нет, ну какие эгоистичные ублюдки! Он бы никогда так не поступил с соседями. Никогда.
И какая жара! Боже! Теперь он полностью проснулся, протрезвев и ощутив жар ночи. Воздуха не было, была только плотная, душная, темная жара Хилари, панически боявшаяся насекомых, попросила его закрыть окна, побрызгавшись предварительно репеллентом. Теперь он мог плюнуть на это и открыть все шлюзы, но это было бессмысленно. Дышать все равно было нечем.
Он слышал каждое слово разговора наверху. Парни были поглощены тем, что Шон понимал как «трепотню». Девчонки поддерживали их глупые ремарки о еде, испанцах, валюте. Они говорили на якобы лондонском диалекте, хотя их выдавала некоторая провинциальность. Брекнелл или что-то около – настоящие гопники и кретины.
– Я вот что хачу знать – пачиму столька этих йобаных писет в адном фунте? А? На хера мне триста сраных писет, бля? Хер прассышь, кароче.
Девчонки захихикали. Включился другой тупой голос:
– Точно! Ани, бля, далжны замутить новую валюту специально для нас. На хер фсе эти франки и писеты и прочийу фигню! Адна фигня равна аднаму фунту, и фсе дела нах! Как два пальца!
Девчонки снова засмеялись, хотя на этот раз с меньшим энтузиазмом. Наверное, они уже устали ждать, когда кто-нибудь из мужиков начнет наконец к ним приставать. Им не терпелось приступить к своим курортным романам. Шону стало обидно, что у них будет секс, а у него нет. Даже самые примитивные существа имеют право на секс.
Голый и мокрый от пота, Шон прошел к двери в надежде на хотя бы маленький ветерок. Он подумал о спящей Хилари. Сегодня днем две девчонки в бассейне всеми силами старались привлечь его внимание. Им было по семнадцать-восемнадцать лет, не больше, однако на их ляжках уже был целлюлит, а животы отвисли от плохого питания, алкоголя или после родов. Он сравнил их фигуры с мальчишеской фигуркой Хилари, без малейших признаков старения, и снова почувствовал желание. Может, ему удастся завести ее во сне. Он вернулся в комнату и лег рядом с ней. Провел кончиком языка по ее спине. Она слегка поежилась и придвинулась к нему, но он не мог продолжать. Это неправильно. К тому же репеллент на ее коже был на вкус как пестицид. Он снова встал, небольшой сквознячок от двери давал незначительное облегчение. Он попил немного воды, чтобы смыть вкус репеллента. Походил по комнате, проклиная ублюдков наверху и думая о том, как бы их достать в отместку. Потому что он собирался это сделать. Они были грубыми, наглыми, шумными и эгоистичными, и у них были идиотские имена. Шон твердо решил им отплатить той же монетой.
Совсем один в своем номере, разгоряченный, голый, разбитый, но не в состоянии уснуть из-за вихря мыслей, Пастернак лежал в своей постели, и соль от его слез смешивалась с солью его пота.
