— Как поживает твоя великолепная кобылка? — спросил Гарри в тот вечер, перетасовывая карты. — Полагаю, ты хорошо взнуздал ее? — Он уже довольно много выпил и пылал от вожделения, но это была его обычная манера, его способ выражать дружелюбие.
— Такую женщину, как Женевьева, взнуздать невозможно, — ответил Роберт. — Последнее дело — вести себя с ней подобным образом.
Гарри пожал плечами и принялся раздавать карты пятерым игрокам.
— Вот тебе мой совет, приятель, хорошенько приглядывай за своей леди. Все эти друзья-артисты, с которыми она путается… Знаешь, я не стал бы доверять мужчине, который носит берет или накидку. — Произнеся эти слова, он взглянул на застывшую в дверях хорошенькую рыжеволосую девушку и подмигнул ей.
— Мне не надо доверять им, — откликнулся Роберт. — Я доверяю ей.
— Это похвально, я не сомневаюсь. Скажи, а почему бы тебе как-нибудь не пригласить ее ко мне в гости, а? Мы могли бы поужинать, а девчонки поболтали бы о детишках, или о цветочном оформлении, или прочих дамских глупостях.
— Конечно, это было бы замечательно. — Роберт слишком хорошо представлял, что думала Женевьева о перспективе провести целый вечер в обществе Мод Мортимер. В компании Мод, помешанной на своих благотворительных комитетах и вышивке гобеленов. Мортимеры — люди не ее круга, впрочем, как и все его друзья. Это стало очевидно сразу после того, как он представил им жену по прибытии в Париж. Но, в конце концов, чего он еще ожидал, женившись на такой женщине? Почему он никогда не влюблялся в тех девушек, которые могли бы близко подружиться с Мод Мортимер или, возможно, с любой девушкой у него на родине?
— Ежовые рукавицы, — Гарри вытянул две карты, — вот что нужно этим женщинам. — Он снова подмигнул рыжеволосой девушке. — И знаешь, я собираюсь позвонить тебе завтра с номера одного моего друга.
— Что это за друг? — Роберту показалось, что в его голосе прозвучала настороженность.
Гарри коснулся своего носа и наклонился ближе, чтобы сидевшие вокруг стола не могли слышать, о чем они говорят.
— Я все объясню, когда позвоню.
Роберт, хмурясь, вытянул карты.
— Давай поговорим завтра. — Гарри взглянул на него. — Играешь?
— Нет, я выхожу из игры.
Около четырех утра, оказавшись на улице, под ночным небом, затянутым густой пеленой облаков, которая словно плотное бархатное покрывало укутывало шпили крыш, трубы и башни, Роберт брел сквозь ряды обшарпанных улиц вдоль площади Пигаль в направлении своего дома и вспоминал о том, как Гарри отзывался о Женевьеве.
Гарри просто ничего не понимает, решил он. Но в этом нет его вины, почти нет. Он просто такой человек.
Роберт вытянул руку, чтобы остановить такси, и выдавил из себя улыбку. Женевьеве крупно повезло, что она выбрала такого мужчину, как он.
Рядом остановился кеб, одна из тех запряженных лошадью повозок, которые теперь не часто можно встретить на улице.
«Знает ли она, как ей повезло?» — думал он, открывая дверь.
И тут у него возникла идея.
На следующий день после званого вечера в доме графини де Фремон идея Роберта нашла свое воплощение в жизнь.
Женевьева вернулась домой после полудня, прослушав, как Лулу отрабатывает несколько новых музыкальных номеров со своим пианистом в «Койоте» на рю Деламбре. Едва она вышла из лифта, заметила, что дверь в квартиру слегка приоткрылась. Крошечное лицо, очевидно, это была горничная Селин, выглянуло оттуда, затем дверь снова резко захлопнулась, Женевьева не была уверена в том, что это ей не показалось.
— Селин? — Женевьева резко постучала в дверь. — Селин!
Но неожиданно появился Роберт и, выйдя ей навстречу, прикрыл за собой дверь. У него был странный вид.
— Ты заболел или что-то случилось?
— Закрой глаза, — Роберт схватил ее за руку, — у меня для тебя сюрприз.
— Что за сюрприз?
— Просто закрой глаза.
Она снова услышала, как заскрипела дверь, потом раздались его приглушенные шаги в холле. Он шумно дышал ртом, как всегда, когда волновался. Были и другие случаи, когда он так дышал… Она представила его себе, совсем близко, его лицо — прямо над нею, его тело придавливает ее своим весом. Его усы пахли сигарами, виски и ужином.
— Давай, Роберт.
Почему ее сердце так бешено колотилось? Из глубины квартиры послышался шелестящий звук, напоминающий звук рвущейся бумаги.
— Могу я открыть глаза?
Стоя с закрытыми глазами, она вдруг почувствовала, как окружающая реальность начинает исчезать. Пол под ногами казался теперь не таким устойчивым, как мгновение назад.
Ей почудилось, что ее уносит к потолку, но, возможно, она стремительно летела вниз, в шахту лифта. Женевьева хотела протянуть руку, прикоснуться ладонями к стенам в шелковых обоях, ухватиться за что-нибудь, чтобы понять, где оказалась.
— Хорошо. — Он снова оказался рядом. Его руки тяжело легли ей на плечи, он слегка подтолкнул ее через порог. — Можешь открыть глаза.
Сюрприз возвышался прямо перед ней, на мгновение показалось, что он раздавит ее. Женевьева слегка вскрикнула и попыталась отступить, но сильные руки держали ее, не давали сдвинуться с места, тело Роберта, словно стена, возвышалось у нее за спиной.
— Я не мог забыть ту историю, которую ты рассказала мне, — прошептал он. — О твоей лошади. Она как-то необъяснимо тронула мою душу. Я представлял тебя маленькой девочкой, скачущей верхом по своим владениям, свободной, словно птица. Я часто думал об этом.
Она на самом деле стояла там, прямо посередине холла, яростно взвиваясь на дыбы на своем мраморном пьедестале. Бронзовая статуя восьми футов высотой, не меньше.
— Видишь? — Роберт ткнулся носом в ее шею. — У тебя есть муж, который полностью тебя понимает. Ты догадывалась об этом?
Безумно вытаращенные глаза, огромные зубы, страшные раздувающиеся ноздри.
И как он на самом деле мог подумать?..
В тот вечер, когда Роберт впервые переступил порог дома родителей Женевьевы и они впервые увиделись за ужином, она мило улыбнулась ему через стол, точно зная, что он пришел спасти ее.
Она так долго ждала своего избавителя. Задолго до того, как наступило то полное неприятностей лето, она начала жаждать спасения. Женевьева пробиралась сквозь бесконечную вереницу дней, читая и мечтая о жизни, которой сможет когда-нибудь жить, и неразборчивым почерком записывая свои стихотворные фантазии в дневнике. А затем появился Роберт с его непринужденным смехом, мужественностью, обходительностью и такой доброй улыбкой. Каким спокойным и непринужденным он казался по сравнению с ее измученной, невротической матерью! Каким прямодушным выглядел по сравнению с ее двуличным отцом! Она выросла в доме, наполненном тайнами, там никто никогда не выражал открыто своих мыслей. И вот, наконец, появился человек, с которым она спокойно могла говорить о чем угодно.
