— Такая мокрая, — шепчет Тихон. — Идеально готовая.
Краснею от его взгляда. Обжигающего. Воспламеняющего. Порочного.
Тихон шею мою целует. Кожу нежную зубами прихватывает. Трёт всё внутри. И снаружи.
Нет сил сопротивляться. И я тону.
Бьюсь в его руках. Крепко держит. Ждёт, пока дрожь не остановится. Несёт и на полку сажает. Целует глубоко.
— Сейчас я приду, — говорит. — И помою тебя. Отдыхай.
— Куда ты, Тихон? — спрашиваю.
— Разденусь и сразу назад, — усмехается. — Одну тебя не оставлю.
Входит через пару минут. Обнажённый. Я краснею и глаза отвожу.
— Не надо пугаться, девочка, — шепчет Тихон. — Я хочу тебя до боли, так, что искры из глаз могут посыпаться, но, пока не станешь готова, пока не пойму этого, и пальцем тебя не коснусь.
Кривит губы в усмешке, довольный своей шуткой. И я краснею ещё больше от его не озвученных обещаний.
Будет касаться, пока полностью не овладеет.
Но с огромной плотью, что вверх гордо поднята, с венами вздутыми, багряной, гладкой, бархатной, нужно что-то делать.
О таком я тоже в книгах читала. Знаю, что вредно такое перевозбуждение.
Поднимаюсь, беру мочалку и в таз опускаю. Мылю. Руками в густую пену взбиваю. Подхожу к удивлённому Тихону.
Облизываю губы дрожащие и говорю:
— Я тебя первым помою, Тихон, — стыжусь своих слов. — Хочу тебе приятно сделать. Расслабься и получай удовольствие.
Он врезается в мои губы и жадно целует. А потом кивает. Могу начинать.
Руки трясутся, что делать, я и не знаю. Куда мне до его рук умелых!
Начинаю тереть его мочалкой со спины, с шеи, постепенно вниз спускаюсь. Дохожу до мясистых крепких бёдер и перехожу на лицевую сторону. Тру шею, грудь, живот. И откладываю мочалку в сторону.
Провожу осторожно по вздыбленной плоти руками мыльными. Такой твёрдый! Просто камень! Огромный, как скала. Горячий, как лава.
Тихон затаил дыхание. Меня боится испугать. Словно я сейчас и так не умру со страху.
Глажу ствол двумя руками. Ритм задать пытаюсь. Огромное тело мужчины дрожит под моими ладонями. Страстью объято.
— Да-а-а-а, — выдыхает мужчина. — Сожми чуть крепче, милая!
И я сжимаю. И он дёргается в моих руках. На лице — чистое блаженство. Семя струёй обжигающей льётся на мои руки.
Мужчина шумно выдыхает и прижимается лбом к моему. Заглядывает в глаза.
— Сегодня было быстро, — говорит. — Потому что я целый день на взводе от тебя. В другой раз будет медленнее.
И целует меня.
Быстро смывает с себя пену, намыливает меня, поливает чистой водой. Закутывает. Одевает. Несёт в дом.
В моей голове туман. Устала.
Стоит только голове на подушку упасть, блаженно закрываю глаза.
Чувствую на краю сознания, как Тихон ложится рядом. Прижимается к моей спине грудью гранитной. Обнимает меня и к себе притягивает, так, что я попой ощущаю его твёрдость.
— Спокойной ночи, моё сокровище, — шепчет мне на ухо.
От него исходит жар, и я засыпаю.
Глава 14
Он.
Поражённый в самое сердце, лежу и не могу глаз сомкнуть. Удивила меня девчоночка. Кошка моя ненасытная. Спит довольная. Утомлённая. И ко мне только теснее жмётся.
Тяжело вздыхаю. Плоть свинцом наливается от воспоминаний о сегодняшнем дне. О вечере нашем. О том, как легко отправить её парить на волнах оргазма. И о том, как я сам, словно мальчишка, воспарил от невинных прикосновений тонких рук.
Ухмыляюсь. Встаю и выхожу на мороз. Закуриваю. Витюша выходит ко мне.
— Долго вы умываетесь, — вздыхает и затягивается.
— Скажи ещё, что заскучал, — смеюсь.
— Нет. Но в следующий раз я первым пойду умываться.
Идёт к бане. Ворчит под нос. А я смеюсь ему вслед.
***
Просыпаюсь один в кровати. Шарю рукой по пустоте. Поднимаюсь.
Девчоночка моя с Витюшей во дворе прогуливается да с Полканом играет. Смеётся над рассказами боевого друга.
Вот тебе и защитник, что глаз обещал не спускать.
Гляжу на часы, а время к полудню приближается.
Выхожу за дверь.
— Тихон, — кричит она. — Одевайся теплее! Ты чего раздетый вышел?
Бежит ко мне. Румяная от мороза. Прекрасная.
Подхватываю её на руки и разглядываю. Налюбоваться не могу.
— Идём, я тебе чаю налью, — улыбается.
Хочу сказать, что кофе пью. Чёрный. Исключительно. Но понимаю, что действительно хочу чай. Думаю, яду предложит — и то отказаться не посмею.
— Как спалось? — спрашиваю.
— Хорошо, спасибо. — Её рука передо мной с заварничком. — Тебе, вижу, тоже хорошо спалось.
— Да, — протягиваю. — Давненько так не спал.
Улыбается. Глядит на меня. Ставит заварник. Рядом садится. Беру её руку. К губам подношу. Вдыхаю запах нежной кожи. Прохожусь поцелуями от запястья до кончиков пальцев. Такое вот утро. Доброе.
— Завтрак приготовить? — спрашивает. — Или обедать раньше сядем?
— Как тебе удобно, — отвечаю.
Она колдует у плиты, а я покурить иду. Витюша на улице мнётся.
— Ты чего здесь? — удивляюсь.
— Да непривычно, что ты теперь не один. Вроде как я — третий лишний.
— Мне и самому непривычно, — признаюсь. — Не знаю, как относиться к этому. Не понял пока. Ты вот смотришь на меня, радуешься. А я думаю: не сошёл ли с ума на старости лет? У нас почти двадцать лет разница. Она мне в дочери годится, Витюша.
— Любви все возрасты покорны, — подумав, изрекает друг. — Ты мне вот что скажи: уверен ли ты, что, кроме как в постели, она тебя привлекать будет? Ты, конечно, много лет в лесу живёшь, но… вернёшься с ней в город однажды. А дальше что?
— Она хорошей хозяйкой себя показала. Убраться, постирать, еды сготовить, печь растопить да баню разогреть — всё ей под силу. Ещё и живенькая такая, вроде смышлёная, образованная, весьма неглупая, красивая, здоровая, нетронутая, чистая, невинная, — говорю больше для себя. — Жизнь покажет. Знаешь же, что я наперёд не смотрю. Так далеко не заглядываю.
— Нетронутая? — тихо переспрашивает. — Даже тобой?
— Витюша, — пресекаю. — Не думаю, что стоит углубляться. Но, да.
— Попал ты, брат. Если тебя сейчас так к ней тянет, то потом вообще не остановишься. Или наоборот — возьмёшь своё и пресытишься быстро.
— Это меня и пугает, — соглашаюсь. — Не хочу ей жизнь испортить. Первый опыт — это на всю жизнь.
— А иногда он же и единственный, — вставляет Витюша. — Только ты определись, чего хочешь. На самом деле хочешь. Она-то, кажется, уже всё решила.
— Что ты имеешь в виду?
— Смотрит на тебя глазами влюблёнными, а ты будто и сам не замечаешь? — усмехается. — Да и ты на неё смотришь так же. Не как на объект вожделения страстного.
— Скажешь тоже! Мы знакомы-то всего ничего. Я за неё переживаю, больно хрупкая. Как кукла фарфоровая. Упадёт неловко или зацепишь случайно, разобьётся на миллионы осколков. Ну и заводит она меня не по-детски, что я не мужик? Она же ходячая конфета! А она во мне защитника видит.
— Если не секрет, откуда она взялась?
— Какой уж тут секрет, сама в руки пришла. — усмехаюсь. — В город ездил, да электричку обратно до станции отменили. Пришлось на вокзале ждать. А она вышла из ночного поезда и помощи попросила. Правда, я думал, что это пацан. Уж в зимней одежде ночью особо не рассмотришь, а одета была в мужское. Удивился я тогда, Витюша, знатно, конечно.
— Прямо-таки почти рождественское чудо, — смеётся рыжий.
— Аккурат в католическое Рождество на меня свалилась, — подхватываю я. — Может, знак. Может, судьба. Я теряюсь в догадках. И что делать с ней не знаю, и как поступить правильно. Чувствую, что проникает в самую душу. Неприятности она притягивает. И меня к ней тянет. Это и пугает. Одно знаю, Витюша, что-то изменилось во мне с её приходом. Не стать мне прежним. И хочу её, и страшно до жути.
— Дай-то Бог, что разберёшься в себе. Ты всегда был лучшим из нас. Ты счастья заслужил. Выстрадал своё. А возраст… Она — молодая и здоровая, и сына успеет тебе родить и дочку, ещё и не один раз. Да и ты мужчина видный, на тебе ещё пахать и пахать. И выглядишь моложе своих лет. Только я тебя прошу, как брат брата, прежде, чем невинность её забрать, убедись, что намерения твои серьёзны, что не от скуки лесной поиграться с ней решил.
