Но психоаналитику тоже нахуй.
У меня есть его телефон. Он светится на еще одном мониторе. Голоса моего Славик не знает, по номеру не найдет… Интересно, он в курсе уже, что я его сводный брат?
И как скоро выяснит? Вот и потестим.
Набираю номер, кручу нервно карандаш в пальцах. Смотрю, как Святослав Беркутов, владелец нескольких клубов и спортивных залов, брезгливо стряхивает кровь с пальцев и выходит в соседнее помещение, отвечая на звонок.
У него голос похож на отцовский. Сколько лет я не слышал нашего отца, а он все в моей голове. Иногда, бывало, до отчаяния дойду, что-то не идет, не прет по жизни, а в голове слышу его слова: «Вставай, малой, бойцы не плачут».
Сам себя ненавижу в эти моменты. За то, что помогает мне его голос.
— Да! рявкает Славик.
— Сколько рыженькая должна? спокойно спрашиваю я.
— Опа, зло усмехается в трубку мой сводный брат,. Это ты, смертник, моих друзей расстроил?
— Да.
Интересно.
Он смотрел, как я уложил волосатых горцев? Смотрел, гад, любовался. И технику узнал, наверно.
— Я ж все равно тебя найду, говорит Славик угрожающе, город тесный, Демонов не так много. Да, Игорек?
— Чувствуешь себя Ведьмаком, Славик? я закрываю глаза и откидываюсь на спинку кресла.
— Тебе лучше на личности не переходить, блядь. Начинай обратный отсчет.
— Слав, я пытаюсь договориться, говорю и улыбаюсь. Мне нравится, что он такой взрывной. Почему-то представляю нас на ринге. Сколько девочка должна и сколько нужно твоим носатым друзьям. Они ж тебя все равно не послушают, у тебя большая часть в уставном капитале.
— Ты кто, блять?
— Демон.
— Мне до шлюхи дела нет уже. Это принцип, сучара. Засекай время, тебя ищут.
Он бросает трубку.
— За «шлюху» передние верхние на пол, уныло улыбаюсь я.
Через три минуты Беркут выходит из клуба, накидывая на себя куртку. Садится в черный внедорожник и катит к центру города.
Думаю, как он может меня найти. Прихожу к выводу, что он быстрее найдет то, что мы братья, и сто раз еще подумает, прежде чем соваться.
Мой отчим депутат Государственной думы, дядька бывший прокурор и сейчас губернатор одной из самый крупных областей страны. Узнает, он все узнает, насколько мы разные. Наши миры полярные и только ось.
Открываю фотографию отца.
И тут же закрываю.
Нахрен вы все мне сдались. У меня вон, Лисенок на кровати… Щурюсь на разметавшиеся по подушке волосы.
Пойду, гляну живьем.
Взгляд живьем
Все же, как много в нас атавистичного… Вот, кажется, вполне современные понятия, на лампочку не крещусь, и не был я никогда таким классическим мудаком-мужиком, которому прям необходимо присвоить понравившуюся женщину, ее как-то пометить, заклеймить, чтоб все видели мое. Не трогать! Убью!
Всегда отношения к бабам легкое было.
Ключевое здесь было.
Или бабы?
Дело в том, что именно бабы у меня всегда были, даже в школе, что не девочка, то баба. Не мог я с такими отношения строить. Они все для приятного семяизвержения. А здесь именно кроткое существо противоположного пола, вызывающее во мне чувства, которые до сих пор спали крепким сном, и пробудить их смогла только она, маленькая рыжая девчонка. Опекать, ласкать, заботиться. Где, когда я такое желал? Только сейчас, глядя, как она спит.
Я смотрю на мирно спящую в моей постели Лапочку и ощущаю… Удовлетворение. Словно все правильно. Все на своих местах. Так, как должно быть.
Должна быть эта рыжая Лисичка в моей кровати. Самое ее правильное и логичное сейчас место.
Логичнее только на моем члене. Цинизм самих мыслей шкалит, но, в принципе, как раз эта херь мне привычна. Женщины лишь инструмент. Всегда были.
И тут дело даже не во мне, а вообще в ситуации.
У нас, заядлых «игорьков», как называет нас один известный блогер, любителей просиживать за клавой ночи напролет, причем, не только в игрушки играя,. Но и работу работая, вообще с постоянными отношениями херово. И с уважением к женщинам.
Не видели потому что большинство из нас нормальных баб.
Ну кто такого терпеть будет? Вечно не здесь, мысли все там, в пространстве цифровом, разговоры непонятные, если они вообще ведутся, эти разговоры. А в основном все же такие, как я, одиночки. Мы работаем без команд, сами на себя. Социопаты.
И. Это хорошо, если еще есть хоть какие-то навыки в общение.
Мне повезло. У меня для общения был Питер, периодически вытаскивающий мою зеленую от отсутствия солнечного света тушку на поверхность, да еще спорт.
Повезло, два увлечения сложились в удачный паззл.
Кодить и тренить мои самые любимые занятия! Ну, а почетное третье занимает секс.
Так что, по сравнению с другими «игорьками», я еще и очень даже крут.
Они-то, в большинстве своем, или бабу не нюхали пару лет уже, или вообще… Никогда. Последние, кстати, самые талантливые. Сублимация, бля.
Лапочка спит совершенно спокойно, настолько мирно, что и не поверишь, глядя на нее, что буквально час назад я ее из самой жопы вытащил.
Не до конца, кстати, вытащил, учитывая крестовый интерес моего сводного братишки.
Но. Это ничего,. Это мы порешаем.
Облокачиваюсь на косяк, смотрю, не отрываясь, на рыжий ворох волос на подушке, милый лисичкин носик в веснушках, выглядывающий из-под одеяла, тонкую ладошку, закинутую за голову.
Прислушиваюсь к дыханию, прикидывая, надо ли будить все же, да отпаивать хотя бы регидроном, или полисорбом.
Мало ли, чего за дерьмо она съела? Врача я не стал приглашать пока что, чтоб лишних телодвижений вокруг Лапочки не развивать. А то, как в немецкой пословице… То, что знают двое, знает и свинья.
Не надо пока этого.
Лисенок дышит спокойно, и я, полюбовавшись на нее, собираюсь выходить.
И тут она разворачивается вместе с одеялом, выпрастывает стройную голую ножку.
Платье ее блядское задралось выше талии, и мне прекрасно видно даже со своего места, что тонкая лямка впилась в кожу плеча. И там сейчас красная полоса.
Да и вообще… Настолько она неправильно сейчас выглядит, в этом дерьме. Настолько чужеродно!
Эта бежевая тряпка словно пачкает ее! Унижает!
Я, не задумываясь больше о своих действиях, подхожу, присаживаюсь на кровать и начинаю осторожно, чтоб не разбудить, снимать с нее платье.
Лисенок сонно бормочет, переворачивается на спину.
Мои руки замирают прямо на талии, застывают намертво на нежной коже впалого животика с аккуратной ямочкой пупка.
Черт.
Плохая была идея. Очень плохая.
Мысли у меня в голове примерно такие, а вот руки… руки вообще не согласны с тем, что идея плохая.
По их мнению, прекрасная.
Кожа живота под моими пальцами, нежная-нежная, теплая, ее хочется гладить, трогать без конца. Целовать.
И я не могу остановиться. Наверно, впервые в жизни, отключаются панические сигналы мозга о том, что все неправильно. Что так нельзя. Она беспомощная и спит! Она столько пережила! Чего ты делаешь, скот?
Нихрена не помогает… Потому что руки сами по себе работают, гладят, не останавливаясь, от них по всему телу острыми разрядами проходит удовольствие, кайф, самый чистый, самый правильный.
Мои ладони нереально большие по сравнению с ее животом, закрывают полностью все от кромки маленьких, телесного цвета трусиков до полушарий груди.
Облизываю губы, смотрю в ее спокойное лицо. Спи, лисенок. Я тебя только… Раздену. И все. Клянусь.
Ведь для того, чтоб раздеть, нужно прикасаться? Да? Ничего криминального… Спи.
Веду выше, собирая платье до груди. На груди. Выше груди.
Ладони накрывают аккуратные холмики, и неожиданно под пальцами собираются в тугие вершинки ареолы.
Выдыхаю. Черт… Ей холодно?
Согреть, может?
«Согрей, Игорех, согрей», ехидно шепчет у меня внутри неизвестно, откуда взявшийся поганый внутренний голос. У голоса этого отчетливые интонации моего друга Питера, надо сказать, того еще бабника и потребителя. Правда, до встречи с подругой Лисенка, Ладой.
