Лика расстегивает платье на груди и опускает чашечки бюстгальтера, обнажая для меня кремовую нежность грудей. Ее глаза сверкают от выступивших слез, грудь тяжело вздымается, а дыхание – вязкое, частое, как будто мучительное, опаляет мою шею.
– Пожалуйста, не отталкивай меня. Я очень этого хочу… Пожалуйста.
– Пожалуйста, – шепчет Лика и тянется ко мне губами, опаляя скулы тяжелым, сладким дыханием. Берет мои руки и накрывает ими свои обнаженные груди. Ее кожа под моими шершавыми ладонями покрывается мурашками и словно вспыхивает.
– Федя, я тебя люблю… – выдыхает она, а потом целует, распаляя мое желание еще больше. Ласкает мои губы своими, толкается в рот языком, пытаясь вызвать во мне реакцию… Разум, как вертлявый воздушный змей, стремится в невесомость, капризно болтается на хрупкой веревочке самообладания, мечтая вырваться и улизнуть… Я хочу и… не хочу. Понимаю, что, сорвавшись в пропасть отношений с Анжеликой, я повторю путь отца. Она не простая девчонка на ночь… А своим тихим, сорвавшимся с губ признанием, она только что связала меня по ногам и рукам, обязала включить голову перед тем, как…
– Лика, постой… Ты совершаешь ошибку. Остановись. – Все-таки хватаю непослушного змея разума за хвост и крепко привязываю веревку. – Я не тот, кто тебе нужен.
– Мне лучше знать, кто мне нужен… Я хочу, чтобы это был ты.
Господи, сколько же в этих глазах тоски! Томления, желания и, пожалуй, разочарования, плещущегося на самом донышке ее глаз. Оно едва уловимое, незаметное для кого-то, но только не для меня.
– Лика, не делай поступков, о которых будешь жалеть.
– Лучше сделать и жалеть! – капризно протягивает она. – Чем жалеть о несделанном! Я хочу этого, и я знаю, что и ты тоже. – Она опускает глаза на мой пах. Черт! Физиология, будь она трижды проклята!
– Лика, я люблю другую. Так понятнее?
Видимо, да. Девчонка замирает на месте, становясь похожей на каменную статую. Раскрывает рот, чтобы ответить, а потом порывисто застегивает пуговицы на груди, отдергивает полы платья. Печать недавнего страстного желания стирается с ее лица одной фразой. Правильно говорят – словом можно исцелить и убить человека.
– Почему же она не здесь, с тобой? Она… вышла? – бесцветно, почти равнодушно спрашивает она. Неторопливо, машинально приглаживает прическу, поправляет поясок на талии, тянется за шарфом…
– Мы пока не можем быть вместе.
– Хм…
– Это ничего не меняет, – оправдываюсь я для чего-то. Впору вызвать такси и проводить девушку, избавив себя и ее от неприятных разговоров, режущих сердце на куски. Два несчастных человека не могут быть вместе. Не должны…
– Странный ты, Федя. Возле тебя живая девушка, готовая подарить тебе любовь и тепло, а ты… витаешь в облаках. Может, ты не нужен ей? Потому что, если был нужен, она не отпускала бы тебя ни на шаг. Следила, чтобы вокруг тебя не вились всякие там… влюбленные дурочки.
– Лика, любовь – это свобода и доверие, а не контроль. Ты прости меня, я… Так бывает. Сердце не выбирает, кого любить.
– А я бы за тобой хвостиком ходила, чтобы никто! Слышишь, никто! Не посмел занять мое место.
Ну, все. Еще секунда, и она взорвется. Слезами, криками, болью… А я не смогу утешить ее, потому что… это я – тот, кто невольно причинил боль.
– Ты замечательная, слышишь? Красивая, умная, веселая, интересная. Но я не хочу больше ошибаться, а потом ненавидеть себя. Не хочу размениваться на других, пока она…
– Я ее знаю? – натянув шапку на лоб, спрашивает Лика.
– Нет.
– Хотелось бы ее увидеть, посмотреть ей в глаза. Знаешь, Федь? – Лика вздыхает так мучительно, что у меня сжимается сердце. Режет меня болезненно-блестящим взглядом, неестественным, как будто лихорадочным.
– Что?
– Я завидую ей. Вызови мне такси.
– Сейчас, – суечусь возле девчонки. – Адрес скажешь?
– К девчонкам в общагу поеду – к Варе и Майе. Папа не против, я предупредила, что не приду ночевать. Только рассчитывала не у них остаться, а… неважно.
Вызываю такси и набрасываю на плечи куртку. Поворачиваю ключ в замочной скважине, спиной чувствуя прожигающий насквозь взгляд Лики. Хватаю плотный от напряжения воздух, мечтая поскорее оказаться на улице.
– Идем.
– Идем, – вторит она.
Наши шаги отражаются эхом от кирпичных стен длинного коридора общаги и заплеванного подъезда. Запахи вонючего супа и кошачьей мочи вбиваются в ноздри, душат, кружат голову, отрезвляют. Куда ты, девочка, пришла? К кому? Да и ты, Федька, как бы профессору Беккеру смотрел в глаза? Как пригласил бы ее семью в дом? Квартира родителей ненамного лучше. Похоже, суровая правда жизни отрезвляет и Лику – она достает из кармана накрахмаленный белый платок и брезгливо прижимает его к носу.
– Пока, Лик. – Произношу облегченно, завидев желтые огни на парковке перед входом в общагу.
– Извини, Федь. – Она незаметно прячет платок в карман, но я все равно замечаю. – Я желаю тебе… счастья.
Ее торопливые, беспокойные шаги хрустят по свежевыпавшему снегу…
Глава 9
Варвара
Савелий Эдуардович Коровин – лучший лектор. Правда-правда. Еще никогда лекция по философии так точно не попадала в исстрадавшееся девичье сердце. Личка томно вздыхает, Майка старательно записывает, а я… Ерзаю в предвкушении встречи с Марком. Какой же он красивый… Высокий, модный, породистый…
– Где же этот мир, а? – голос Лики вырывает меня из задумчивости.
– Чего? – легонько толкаю ее в бок.
– Слушай, что Коровин говорит, Поленкина. Тебе еще, между прочим, зачет по философии сдавать.
– Великий мыслитель античности Платон полагал, что мир подразделяется на истинный и обычный. Истинный мир Платон ищет за пределами реального мира. Наш мир – это мир вещей, где все возникает и гибнет, все непрочно, несовершенно. В природе все возникает на время и гибнет навечно. Должен быть некий иной мир вечных сущностей. Это истинное бессмертное, неделимое, вечно покоящееся бытие, постигаемое разумом (душой). Бессмертная душа до вселения в тело человека пребывает в том, потустороннем мире, в царстве чистой мысли. Наши знания есть не что иное, как воспоминания нашей души о том, с чем она знакомилась в мире идей. – Подняв щуплый указательный палец кверху, глаголет Савелий Эдуардович. Энергично трясет седой головой, а его козлиная бородка колышется в такт.
– Хоть убей, Личка, а я не верю в то, что Федька тебе сказал. – Пожимаю плечами. – Ну нет у него никакой невесты.
– Заладила, Поленкина. – Вздыхает Лика.
Знаете, как она вчера плакала? Как вспомню, сердце кровью обливается. Пришла к нам в общагу такая растерянная, бледная и… настоящая. Взлохмаченная, с глазами, похожими на сверкающие самоцветы…
– А я согласна с Варюхой, – отрывается от тетрадки Майка. – Неубедительно Федька тебя отшил. И вообще, Беккер, тебя как девочку развели.
Ну все, у Лики снова глаза на мокром месте. И щеки красные, как после бани… Сердце, наверное, бьется, как заполошное.
– Мы все обсудили вчера. Что я, по-вашему, должна была на него наброситься? – шипит Личка.
– Да, схватилась бы покрепче за… сама знаешь за что. – Хихикает Майка.
– Очень остроумно, Малинина. И что потом?
– Потом бы он никуда не делся, Беккер. Забыл о невестах… несуществующих. Попроси лучше Варюху узнать у Феди про невесту. – Предлагает Малинина. – Она на него имеет особенное влияние.
– Хорошо, узнаю. Вытяну у него все, что можно. – Соглашаюсь я.
– Слушайте, а может он… не может? Ну, как мужчина… – Смущенно добавляет Малинина. Придумала, тоже мне!
– Все у него нормально. – Пыхтит Личка. – Все, закроем тему. Пусть он… катится колбаской куда подальше.
Савелий Эдуардович как-то странно косится на нас. Очевидно, болтаем мы слишком громко. Еще и я сияю, как начищенный пятак. Вот что с человеком делает счастье. Ну ладно, не только счастье – немного тонального крема и хайлайтера. После лекции меня встречает Марк Гром! Сам Марк! Если его увидят красотки нашего курса – Ольга Хохловская и Валька Тищенко, то… боюсь представить, как вытянутся их красивые личики. Нет, не боюсь – хочу представить. Уже представляю.
