привозили ей одежду, духи, косметику, и всё это лежало до гребаных лучших времен.
— О да, лучшие времена, — пропела сестра. — Как и украшения из золота, которые от бабушки достались. Мама их в носовом платке хранила в секретере, и доставала только чтобы в ломбард сдавать время от времени, а потом выкупать. А сейчас смотри-ка: и одежду стала носить нормальную, и макияж, и духи, хммм…
— Неспроста, да?
— Может, у мамы кто появился, как думаешь? — прошептала Женька. — Она ж у нас не старая. И вообще, очень даже ничего.
— Ой, хорошо бы.
— Да-а-а! Если у мамы мужчина появился, то может и нам меньше доставаться будет. А то её устаревшие советы и нотации уже вот где.
— Согласна, — хохотнула я. — Да и заслужила мама счастье.
— Это точно. Кстати, — сестра ущипнула меня, да так больно, что я ойкнула, — чего это ты своего секси-босса гоблином называешь? Как там? Рост — метр в кепке, жирный, лысый, вонючий… ха-ха, блин, ты бы еще сказала маме, что он живет на болоте для полноты образа! Я же видела фотки Максима, ты сама мне показывала сегодня, и — гоблин? Я чуть морсом из-за тебя не подавилась, как услышала это эпичное описание.
— Это где он секси-босс? — рыкнула я. — Ну да, неплохо выглядит, но не прям Аполлон!
— Но и не Страшила!
— Ой, всё. Гад он! Видеть его не могу!
— Почему?
— Давай спать, Жень. Мне на работу завтра, да еще и вас выпроваживать из квартиры.
— Нет уж. Расскажи, почему красавчик вдруг — гад. Я же не усну, — сестра снова ущипнула меня, зараза такая.
— Ну, если хочешь знать, Максим Вадимович меня ненавидит. Причем, возненавидел еще до того, как я впервые накосячила. Придирается постоянно, гоняет по поручениям так, что я к вечеру без ног. Чуть что — орет, и…
— Так, стоп. Ты сказала, что он тебя возненавидел еще до того, как ты накосячила впервые. А ты накосячила?
Я рассмеялась, и перевернулась набок.
— Накосячила, Женя, это глагол в прошедшем времени, если я правильно помню школьную программу. А я косячу! И, знаешь, если вчера совесть меня еще грызла, то сегодня, после всех издевательств секси-хрена, я косячу с превеликим удовольствием!
* * *
МАКСИМ
Еду на работу, и мысленно кричу: «Да сколько же можно?! Да когда же это закончится?!»
Ванильно-драматичные мысли могли бы быть. Если бы дело касалось чего-то другого, а не члена.
Болит, сука. А еще встает на одну заразу, которая вообще не в моем вкусе, и прибить её хочется. Но члену этого не скажешь. Приветливый он у меня, как оказалось, и любит баб с прибабахом.
Вот и встает. А ему нельзя.
Нельзя даже самообслуживанием заняться. Взять дело, так сказать, в свои руки, представляя свою секретаршу! Всё, чем я занимаюсь теперь по милости этой ненормальной — это мажу член мазью, пью лекарства, и сплю на спине.
И из-за этого еще сильнее бесит! Она вот бесит! Секретарша моя несравненная!
— О-па, помяни ведьму, — усмехнулся я, подъехав к парковке у центрального офиса.
Разумеется, я сразу вычислил, какая у кудрявой сумасшедшей машина — такая же чокнутая тачка, как и ее хозяйка. И сейчас Алёна вышла из своего Жука, следом вышла еще одна девица — блондинистая, но на лицо очень похожая. Родственница?
А следом из машины вышли… нет, скорее выпрыгнули, выскочили…
Детки! Те самые, что Ляписа Трубецкого орали, вырядившись в привидений. И мне наподдали по больному месту!
И это — дети? Вот Алиска у меня — ребёнок. Не намного младше этих дьяволят, кстати. Скромная, тихая, очень застенчивая малышка. Такими дети и должны быть. Не могу представить даже, чтобы моя дочка орала песни в подъезде, как пьяный бомж.
А все почему? Потому что я — лучший воспитатель и идеальный отец! Не то что всякие сумасшедшие…
Так, преисполненный чувства превосходства, я вышел из машины и направился в здание. А следом за мной, распрощавшись со своими родственниками, побежала и Алёна.
— Ой, здрасьте, — пропыхтела она, заскочив со мной в лифт.
Кстати, все остальные сотрудники при виде меня из него вышли. Так принято. Генеральный поднимается на свой этаж в одиночестве, и Алёна это знает.
—Здрасьте? — изогнул я бровь. — Алёна, может, пора научиться здороваться как положено? Я уже несколько замечаний тебе сделал. Или твой диплом куплен, а на самом деле из образования у тебя три класса сельской школы?
— Я не в селе училась, — с улыбкой отрапортовала секретарша, и продолжила меня бесить: — Школа у меня была экспериментальная. Ну, на американский манер. Знаете, сейчас принято ругать такое образование, когда дети не за партами сидят, а за круглыми столиками, и творчески подходят к процессу обучения.
— И не зря ругают, судя по тебе.
— Не-а, зря, — она отрицательно покачала головой, привлекая внимание к своим афро-кудрям. — Крутая школа! Все однокашники как на праздник шли. Не то что в другие школы — с нытьем, или даже прогуливая, двойки выхватывая. У нас все с радостью учились, потому что выстроен процесс был не по-типовому, а с фантазией! Никаких тупых тестов, никаких заучиваний стихов — всё на индивидуальном подходе и творчестве. А еще…
— Алёна, остановись. Это ты к чему? Мы на свидании с тобой? Я спрашивал про твое детство?
— Это к тому, что я классная, и вовсе не три класса отучилась! — напыжилась секретарша.
Как же она меня бесит! Если бы не та встреча с плясками нечисти, я бы подумал что Алёна специально меня изводит. Но, зная её, понимаю — нет. Она, видимо, такой человек. Раздражает — сил нет.
Но член, сука, снова привстал.
Вот что за хрень? Ну не в моем же вкусе она, абсолютно! Я всегда предпочитал высоких худых блондинок. А как разбогател, то начал с удовольствием своему вкусу потакать, как и большинство мужчин. Все женщины, которые цепляли мой взгляд, были из сегмента тяжелого люкса.
Алёна же — это что-то экстравагантное, кричащее. Вроде и по офисному одета, но дресс-код не скрывает её суть. Прическа — авангард полнейший. Ногти длиннющие, с камнями и рисунками. Немыслимые украшения с бусинами и перьями. Дай Алёне волю, она бы все аксессуары на себя нацепила, и звенела при каждом шаге как цыганка.
А кстати,
