— Как дела в школе? — интересуюсь с улыбкой.
Я рада, что он решил не бросать. И окончить её. Скорее всего, не из тяги к учёбе. А потому, что девчонка по имени Таня учится там, классом ниже его. И ежедневные встречи на переменах — это то, чем сынуля не может пожертвовать ради мечты.
— Да норм, как обычно, — отвечает расплывчато.
Ест, набивая за обе щеки макароны. И эта любовь к макаронам. И привычка всегда торопиться, бросаю еду, как поленья в камин… Всё в отца! Он даже не знает, как сильно похож на него. И как больно за ним наблюдать. Будто частица Самойлова здесь, навсегда, подрастает, живёт своей собственной жизнью…
— Витька сказал, что возьмёт меня на полставки, — делится сын.
Ну, вот! Дождались. И он уже «Витька».
— Ты не слишком-то фамильярничай с ним, — говорю я с укором, — Он всё-таки старше тебя.
Сын усмехается:
— Ладно! Я не чувствую разницу в возрасте. Он реально, как друг, как ровесник.
Я смеюсь про себя. Это точно! Иногда и мне кажется, Витя моложе меня не на десять, а не все двадцать лет. Особенно, в те моменты, когда он, поглощённый своим увлечением, начинает рассказывать мне про машины.
Та коллекция, что пылится в шкафу под прозрачным стеклом. Он годами её собирал! И молился на каждую. Это какой-то древнейший мустанг, это порш, это кабриолет из лимита.
— Таких только две на весь мир! — хвастливо кривляется он и достаёт свой «лимит» с такой осторожностью, словно тот сотворён из стекла.
Я в такие моменты сижу и внимаю. Однажды пыталась потрогать один из его экземпляров, похожих на мой. Красный Фиат оказался подделкой, двухдверный, с обрезанным бампером.
— Ты что! — испугался он так, будто я изверг.
Отогнал меня от своих сокровищ, закрыл дверцу прозрачного шкафчика и прислонился к ней. Я даже представила в этот момент, как он нашёптывает им, своим миниатюрным машинкам: «Не бойтесь, малышки! Папочка рядом».
«Чем бы дитя ни тешилось», — подумала я, и не стала его упрекать.
Однако Денискина тяга к сородичу жмёт изнутри. Может быть, мне неохота делить их обоих? Или обидно, что Деня не в курсе того, кто такой его так называемый друг.
Узнает, откажется от мечты? От этой мысли мой лоб покрывает испарина. Я не должна допустить! Ведь сама познакомила их. Но как теперь «вырулить», даже не знаю…
Сына тем временем мне излагает весь «производственный цикл». Как они разбирали движок, как Витёк допустил его к тачке, как он сам поменял ей колёса. А водитель расщедрился, дав чаевых.
— Потом мне пришлось отвалить, так как пришла его девушка, — завершает он свой рассказ.
Я машинально киваю. Улыбка сползает с лица. Благо, что он продолжает жевать и вымакивать корочкой соус с тарелки. И не видит того, как меняется взгляд! Я хватаюсь за стол, призываю на помощь все силы…
— Девушка? — произношу удивлённо.
И тороплюсь убирать со стола. Лишь бы он только не видел, как дрожат мои руки!
— Ага, чеканутая на всю голову! — сетует сын.
— Как это? — бросаю с наигранным легкомыслием.
Он расслабленно гладит живот. Ужин внутри, а на лице у него выражение полного счастья.
— Да она орать начала! Прям при всех. Позорить его перед пацанами.
«Тоже мне, пацаны», — думаю я, вспомнив его «шайку-лейку». Но возвращаюсь к проблеме.
— И что орала? — даю сыну повод продолжить.
Он пальцами гладит вихор. Тёмный, как смоль. И бросает:
— Называла его говнюком, мудаз… Ну, короче! Ругалась!
Я держусь, продолжая надраивать ковшик. Мудазвон, значит? Ну, что же? Возможно, её обвинения не так уж беспочвенны.
— И чем всё закончилось? — спешу я узнать.
Денис озадаченно хмурится:
— А фиг его знает! Говорю же, ушёл.
Я киваю:
— Понятно.
Сын поднимается, чмокает в щёку:
— Спасибо, мамуль! — и спешит удалиться в «нору», свою комнату. Где теперь коротает все дни напролёт. Помимо учёбы, слесарной и гулек с девчонками. Вот и вся его жизнь. В которой мне, его матери, места почти не осталось! И только запах вермишели по-флостки может его приманить…
Стоит сыну уйти, как я выбегаю наружу. Чтобы он не дай Бог не услышал! С телефоном в руках, в зимних плюшевых тапках. Стою, выдыхая ртом пар, и давлю кнопку вызова. Витя берёт после двух продолжительных нудных гудков.
— Привет, — слышу голос. Чуть сдавленный, видимо, держит щекой телефон. А руками опять мастерит что-то. На фоне возня, голоса…
— Вить? — я смущаюсь.
Мне кажется, глупость! Зачем позвонила? Ну, в чём мне его упрекать? Однако я верю Денису. И намерена выяснить всё до конца.
Он торопит меня:
— Что случилось?
— Я…, - набираю побольше воздуха в лёгкие, мороз отрезвляет меня, — Денис сказал, к тебе приезжала какая-то девушка?
Вопрос повисает тяжёлым молчанием. Я жмурюсь, боясь, что сейчас он вздохнёт и ответит мне что-нибудь, вроде: «Я не могу больше врать. Пришла пора рассказать тебе правду. Это — моя жена».
Но Витя вздохнув, произносит:
— Да бывшая слетела с катушек, — слышно, как он удаляется, очевидно, заходит в каморку, где его не услышит никто.
— Бывшая? — повторяю я сдавленным эхом.
— Ага, извини! Мне так неудобно, что всё на глазах у Дениса.
Я думаю так напряжённо. Что, несмотря на мороз, под халатом потею.
— А… что она хотела? — спросив, понимаю, как глупо звучит.
— Да, ехала мимо. Решила испортить мне жизнь, — Витин голос звучит раздражённо.
— Странная потребность, если вы с ней расстались, — я как бы его побуждаю ответить — расстались вы с ней, или нет? Ведь я же не езжу к Илье на работу, чтобы его опозорить при всех!
Витя молчит, и сомнения рвутся наружу. Жаль, что нельзя уточнить у сынули, какая она, его бывшая? Блондинка, брюнетка? Высокая, стройная? Уж точно, моложе меня!
— Да стерва она, — бросает он с лёгкой усмешкой.
С одной стороны, это должно успокоить. Но мне неспокойно. Совсем! Но, вместо того, чтобы думать про Витину бывшую, я представляю, что нечто подобное обо мне говорит и Илья…
«Да стерва она, моя бывшая», — повторяет в моей голове его голос.
— Насть? — окликает из трубки другой, — Ты ревнуешь?
Я выдыхаю, достаточно шумно, чтобы он понял без слов.
— У тебя нет для этого повода, — мягким, улыбчивым голосом уверяет меня. Совсем не таким ненавидящим, едким, каким он сейчас говорил о другой.
— Правда, нет? — произношу нерешительно.
Мне так хочется верить ему! До безумия хочется. И так страшно довериться, чтобы обжечься опять. Ведь не бывает такого, чтоб дважды… Чтобы одно за другим? Я не вынесу! Не переживу, если и Витя обманет, предаст…
— Насть, — произносит он ласково, — Ты моя девушка, слышишь?
Я улыбаюсь, ощущаю, как слёзы скользят по щекам.
— Я? — шепчу ему в трубку.
— А кто же ещё? — удивляется Виктор.
Мне смешно, и приятно. Как бывает, когда от щекотки мурашки по телу бегут. И так хочется прямо сейчас сесть в машину, в пижаме, поехать к нему и обнять…
— А ты… значит, ты…, — мне не хватает решимости произнести, но я беру себя в руки, — Мой парень?
Он смеётся на том конце провода:
— Угадала! Если только у тебя нет кого-то ещё?
— У меня больше нет, — прислоняюсь к двери.
И она отъезжает, явив взору Денискин пронзительный взгляд.
— Ма, а ты чё тут стоишь полуголая? Простынешь! — произносит сурово. Как взрослый.
— Ну, всё, мне пора, — тороплюсь завершить разговор.
Но он не пускает:
— Целую, — говорит с такой лаской, что я практически чувствую этот его… поцелуй.
— И я тебя тоже, — отвечаю пространно. Чтобы Деня не понял, о чём!
Отключаюсь, спешу вслед за ним в теплоту и уют. На кухне он щёлкает чайником.
— Чего тоже? — слышу, витая в густых облаках.
Опускаюсь на землю:
— Чего?
Сын, вздёрнув брови, глядит на меня:
— Ну, ты сказала, что я тебя тоже.
— А…, - я растерянно хмыкаю, — Тоже… была рада услышать.
Он задумчиво хмурится, будто пытаясь понять, кому можно такое сказать. Чайник вскипел, пакетик цейлонского тонет в крутом кипятке.
