Рен бледнеет.
— Я оставлю её на улице, — говорю я ему, со стоном плюхаясь на свой огромный фитбол. — Мне просто нужно посидеть, Зензеро. Заходи. Если мы будем говорить, то сделаем это здесь.
Рен закрывает за собой дверь и медленно проходит в мою гостиную, с любопытством осматриваясь. Его улыбка никуда не девается, но он выглядит… Смущённым? Нервничающим? Боже, что бы я отдала за возможность читать лица.
Он аккуратно опускает то, что нёс в руках. Сначала блейзер — теперь я узнала, что это мой блейзер. Затем свёрток, который он держал. Он подвигает его по кухонному столу в мою сторону.
— Твой пиджак, который ты забыла, — говорит он. — И подарок в благодарность за то, что закрыла глаза на Шекспировский Клуб.
Я хмуро смотрю на него.
— Ты не понимаешь, как это было больно. Мы ЛА Кингз. Короли. У меня уже была сценка в голове. Костюмы и реплики. Столько материала для работы, ты понимаешь? Король Лир. Генрих IV, Генрих V, Ричард II, Ричард III, Макбет. Цимбелин. Король Иоанн. И это ещё не всё… — мой голос стихает, пока я изучаю загадочное выражение Рена. — Что? Я шокировала тебя своими категориальными познаниями Шекспира?
— Немножко, — это звучит хрипло.
— Не слишком цепляйся за эту идею. Я просто знаю все заголовки и некоторые реплики, потому что мне пришлось заучить это для теста в колледже. В остальном я практически ничего не знаю.
Рен прочищает горло и качает головой, выдёргивая себя из этого состояния. Его лёгкая улыбка возвращается, и он подталкивает свёрток поближе.
— Ясно. Ну, я не хотел неловко отдавать тебе это завтра на работе, и подумал, что послать по почте будет ещё более неловко. К тому же, у меня был твой пиджак, так что…
Дёрнув сверток к себе, я настороженно тяну за завязку. Узлы — это просто проклятье любого больного артритом. Но верёвочка без проблем развязывается.
Я кошусь на Рена и чувствую, что улыбаюсь.
— Спасибо, что обошёлся без двойного узла.
Он застенчиво улыбается и кивает. Моя улыбка становится ещё шире, когда грудь заполняется незнакомым теплом. Я разворачиваю бумагу, легко разрывая её. Мягкий хлопок падает на стол, и я приподнимаю ткань.
— Блуза?
Рен делает шаг ближе, переворачивая её и расправляя на гранитной столешнице. Я смотрю на его руки наверняка дольше, чем считается «приличным». Но они… красивые. Длинные пальцы, лёгкие веснушки. При пристальном изучении оказывается, что их костяшки покраснели, будто он недавно что-то бил.
— Мэддокс испортил другую твою блузу, — говорит он. — И я практически уверен, что она выглядела так. Это хорошая замена?
Я смотрю на блузу, переваривая его слова, и мои пальцы скользят по пуговкам. Они другие. Я сразу могу это сказать. У меня четыре одинаковых блузы, четыре блейзера, четыре пары брюк, которые я ношу на все игры, и пусть эта блуза выглядит почти идентичной, я чувствую отличие. Я аккуратно тяну за ткань и смотрю, как она распахивается.
— Пуговицы… — его голос срывается, и Рен прочищает горло. — Пуговицы прикреплены к надёжным магнитам. Панель вокруг них содержит противодействующее магнитное притяжение и укреплена, чтобы контакт был крепким.
Обычно я оставляю свои рубашки застёгнутыми, не считая верхних двух пуговиц, чтобы можно было надеть через голову и не мучиться с застёгиванием. Пуговицы проблематичны для моих рук… особенно рано утром или поздно вечером, когда суставы наименее подвижны. Несмотря на все усилия, которые я прикладываю, чтобы моя одежда была комфортной, я никогда не думала, что одежда может быть более простой, но при этом позволять мне одеваться так, как мне хочется.
— Рен, где ты… — моё горло ощущается как-то странно, в нём встаёт ком эмоций, которые я даже не могу назвать.
— Моя сестра — физиотерапевт, но она также вечный достигатор, который увлекается всем адаптивным, начиная с одежды и заканчивая кухонными принадлежностями, — он пожимает плечами. — Она упоминала такие штуки раньше, сказала, что они продаются в магазине в Фэшн-Дистрикте.
Глядя на Рена, я чертовски сбита с толку. Он явно в курсе моих сложностей до такой степени, что купил мне нечто продуманное. И всё же нет ни следа той душащей, унизительной клаустрофобии, которую я чувствовала практически со всеми, кого знаю. В этом моменте с Реном я просто чувствую себя… увиденной. И испытываю ужасную потребность его поцеловать.
Чёртова травка. Это она во всём виновата.
«Травка никогда не делает тебя настолько возбуждённой».
«Заткнись, обкуренный мозг. Больше никаких мудростей».
— Это так продуманно с твоей стороны, — я робко накрываю его ладонь своей, один раз сжимаю, затем отпускаю, пока не поддалась импульсу притянуть его к себе и зацеловать до бесчувствия. — Спасибо.
Свирепый румянец поднимается по шее Рена намного выше бороды плей-оффа. Это ужасно мило, но в то же время странно видеть эту его сторону. Потому что Рен, которого я знаю последние три года, скромный, да, но уверенный в себе, напористый, яркий. Новичок Года. Самый ценный игрок. Вечно на обложках всех журналов, самый горячий то, самый сексуальный это. Парни дразнят его из-за этого, а он лишь качает головой и продолжает беседу о чём-либо другом. У Рена полный комплект, и он всегда казался вполне довольным этим.
Но есть и другая сторона, которую я вижу прямо сейчас. Когда он краснеет и почёсывает шею сзади, что для него почти как нервный тик. Как будто он не уверен в себе, как будто он уже не тот смелый парень, покоривший мир хоккея.
— Всегда пожалуйста, — говорит он. — Надеюсь, это не… — вот оно. Он почёсывает шею сзади. — Надеюсь, я не переступил черту или типа того.
— Нет, Рен. Это очень продуманный жест от заботливого друга, — в глазах Рена мелькает нечто, что я не могу прочесть. — Ну то есть, я знаю, что мы работаем вместе. Но мы ведь друзья, так?
Ведь так же?
— Определённо. Да. Абсолютно, — он кивает, переступая с ноги на ногу.
Воцаряется молчание. Я научилась, что лучше попытаться завести светскую беседу. Мне всё ещё удаётся не очень хорошо, и мне это определённо не по вкусу, но я запомнила некоторые способы заполнить неловкие паузы в разговоре. Просто сейчас мне не хочется играть в нормальность. Мне хочется быть настоящей Фрэнки с, как я начинаю подозревать, настоящим Реном. Так что я позволяю тихому гудению холодильника и стрекоту сверчков за кухонным окном служить нашим саундтреком. Я позволяю себе смотреть на Рена так, как, наверное, не стоило, а он смотрит на мои губы с такой сосредоточенностью, с какой он смотрит только записи игр.
Момент лопается как пузырь, когда в дверь звонят.
Отведя взгляд, Рен косится на входную дверь.
— Китайская еда?
— Ну, если только кто-нибудь из команды не принёс мне штаны на магнитных застёжках.
Он тихо смеётся.
— Ясно. Я проверю, если хочешь.
— Спасибо, было бы здорово, — когда он отходит, я лихорадочно хватаю затушенный ранее косяк и спешно прикуриваю снова.
Глава 5. Фрэнки
Плейлист: Bridgit Mendler — Atlantis
Наблюдая, как Рен идёт к двери, я очень стараюсь не смотреть на его задницу, но вы же должны понимать, как это сложно. Во-первых, у всех хоккеистов невероятные задницы. Это факт. Во-вторых, у Рена просто фантастическая задница. Она заслуживает, чтобы её увековечили в скульптуре — мраморная дань почтения славным мужским ягодицам.
Я прыгаю на фитболе, чтобы унять нервозность, затягиваюсь косяком и чувствую, как едкая сладость заполняет мои лёгкие. Эта долгая затяжка успокаивает мои бешено мечущиеся мысли достаточно, чтобы помочь мне перестать пялиться на Рена и привести голову в порядок. Иисусе, я в раздрае. Я тушу окурок и махаю рукой в воздухе, чтобы разогнать запах.
— Вау, — Рен возвращается на кухню, ставит на стол массивный пакет с едой и заглядывает внутрь. Если его смущает облако остаточного марихуанового дыма, в котором он стоит, то он этого не показывает. — Кто-то сегодня особенно проголодался, да?
