смогла сдержать дрожь, когда он схватил мое лицо. Его голос был низким и мягким, и это напугало меня больше, чем если бы он закричал.
— Следи за тем, как ты разговариваешь со мной, или скоро узнаешь, насколько я действительно болен.
Его глаза предупреждали: Не играй в игры, в которых не можешь победить.
Мои говорили: Это не игра. Это ад.
После напряженной паузы он отпустил меня.
— На год работаешь у меня. Утром тебя будут забирать и вечером увозить. Ты будешь делать все что тебя попросят. Я предоставлю тебе нормальную жизнь, но не путай мою доброту со слабостью. Я ожидаю от тебя преданности. Если ты предашь мое доверие, то это будет иметь свои последствия. Пока ты будешь об этом помнить, у нас, я полагаю, не будет никаких проблем, — продолжил он, после чего сделал паузу. — Я хочу, чтобы тебе было комфортно с нами, поэтому разговаривать ты можешь совершенно свободно, главное — уважительно.
Слушаюсь и повинуюсь, ублюдок… прошептала я.
— Ты что то сказала? — Он откинулся назад, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на веселье.
— Тебе послышалось — на моих губах появилась улыбка.
Сарказм был подлой сукой, которая часто брала надо мной верх.
— Я тоже так подумал — его глаза сверкнули. — Я хочу пить.
Я позволила своему взгляду переместиться на ленивого ублюдка, который развалился на стуле и, как я знала по опыту, полностью использовал обе свои руки.
— А сам как?
— Ты подписала договор, или уже забыла?
Успокойся. Я смогу. Подумаешь прислуживать ему. Делов то. Я не гордая.
— Чай? Воду?
Намек на удовольствие сверкнул в его глазах от унизительной ситуации, в которую он меня поставил.
Моя нога начала нетерпеливо постукивать под столом, раздражение росло с каждой секундой, которую он тратил, принимая решение.
— Чай.
Наливая ему чашку, я спросила:
— Сахар? Молоко? Сливки?
— Нет.
Три кубика сахара опустилась на дно чашки, туда же добавила сливок.
— Чтоб ты захлебнулся этим чаем.
— Котенок — это был смешок сквозь стиснутые зубы. — Ты все испортила.
В считанные секунды я оказалась у него на коленях. Вся игривость, витавшая в воздухе, утонула под пристальным взглядом его глаз. Его взгляд обжёг меня горячим язычком пламени. Сердце сжалось от напряжения, решимость начала колебаться. Но потом он провел большим пальцем по шраму на нижней губе.
Затем его губы коснулись моих, мягко, только шепотом. Как будто я была слишком юна, слишком невинна, чтобы справиться с чем-то еще.
Каждый сантиметр меня вибрировал под поверхностью, гудел и воспламенялся всякий раз, когда мое тело касалось его.
Как и в прошлый раз, волшебство прошло. Я услышала как в столовую вошли и услышала до боли знакомый голос.
— Отпусти мою дочь!
С колотящимся сердцем я вскочила на ноги.
— Сядь.
Я едва расслышала Филиппа из-за прилива крови в уши. Мой разум говорил слушать, но тело не слушалось. Все, что я могла сделать, это смотреть на папу, когда он вошёл в столовую. Его удерживали два амбала за руки.
Вид его был так приятен, что слезы жгли мне глаза, но реальность его присутствия вонзилась ножом в живот.
— Полина — произнёс Филипп зловещим тоном. — Сядь на место.
Мне пришлось опуститься на его колени. Мне было стыдно, что отец видел меня в такой унизительной позе.
— Отведите его в подвал — сказал Филипп.
Как только отца вынесли из столовой я накинулась на него и встала с его колен.
— Это жестоко, я не видела его четырнадцать лет. Я тебя умоляю, я хочу его увидеть, хочу обнять — выпалила я.
Темнота внутри была близка к тому, чтобы превратить этот дом в камень и пепел, и она заберет меня с собой. Но мне было все равно. Мне было наплевать на свое унижение. Гордость больше не имела значения — не сейчас.
— Пожалуйста.
Он приподнял бровь и насмешливо скривил губы.
— Нет.
Я выплеснула чай ему в лицо.
Вся сдерживаемая обида взорвалась, как салют на вечеринке. Напряжение поглотило кислород в комнате, прежде чем все стало мертвенно тихо, кровь за пульсировала адреналином и холодным чувством страха.
Он вытер лицо рукой, голос его был холоден, но сдерживался сквозь стиснутые зубы.
— Ну все, ты доигралась…
Полина
Мои глаза поднялись, встречаясь с черными, в которых не было ни искорки, его взгляд говорил, лучше бежать пока не поздно. Холодный страх парализовал меня на месте. Я уставилась на него, грудь тяжело вздымалась в ожидании его возмездия. Независимо от того, что он приготовил для меня, я отказалась умолять сохранить мне жизнь. Если гордость послала меня в ад, так тому и быть. По крайней мере, я покину этот мир, сохранив своё достоинство.
Как только Филипп двинулся ко мне, я не стала терять драгоценные секунды.
Выбежав из столовой я решила убежать на улицу, но вспомнив, что дверь открывается только с помощью ладони, моя вряд-ли подойдёт. Я побежала на второй этаж. Филипп молча следовал за мной, это было бесполезно прятаться от самого дьявола в его собственном доме.
Внезапно из двери выходит мужчина, я узнаю этого мужчину, в тот день в ночном клубе, он был с Филиппом.
— Дикая кошка выбралась на свободу? — из его уст я услышала смех, он схватил меня за руку удерживая.
Мужчина развернул меня, теперь я стояла спиной к дьяволу. Наши взгляды с Филиппом встретились в сильном напряжении, его бесчувственный, мой борющийся, скрывая насилие внутри. Отбросив локоть назад, я ударилась обо что-то твердое. Боль прошла через мои руки. Он зашипел, но его хватка только усилилась. Этот ублюдок, должно быть, сделан из огня и серы.
— Успокойся — он выкрутил мои запястья — Дикая.
— Спасибо Иван. Теперь я сам.
Он ухмыльнулся и направился в сторону лестницы.
Затолкав меня в комнату я упала на кровать. Он выдвинул деревянный стул на середину комнаты, сел и положил локти на колени.
— Ты меня совсем не слушаешь. Думаешь, отец тебя спасет?
— Я всегда буду на это надеяться.
— Никто не может спасти тебя от меня, — его глаза светились безразличием, пронизанным темным оттенком.
Его взгляд скользнул вниз по моему телу, от распущенных тёмных волос, к футболке, к джинсам. Простое прикосновение его взгляда обжигало жаром и холодом.
— Как ты думаешь куда Иван направился?
Слова сгустили воздух, ловя каждое биение сердца с подчёркнутой угрозой.
— В преисподнюю?
Очевидно, мой ответ показался ему забавной. Он откинулся на спинку стула и смотрел на меня такими темными и ленивыми глазами, что
