– Что?
– Да, Павел. Нам нужно идти в полицию.
– Ольховский предупредил меня, чтобы я даже не вздумал туда обращаться.
Святослав Дмитриевич тяжело вздохнул.
– Павел, нельзя, понимаешь, нельзя выполнять его требования.
– Вы с ума сошли? В руках этого безумного человека находится моя дочь и женщина, которую я люблю! Их жизни подвергаются опасности, пока они находятся с ним рядом.
– Ты забыл, что Милана моя дочь. И я переживаю о её судьбе не меньше чем ты.
– Ваша дочь? Вы уже однажды доверили свою дочь этому человеку и даже не подумали о том, что будет с ней. А я в отличие от вас люблю свою дочь и люблю Милану. Они смысл моей жизни, и я сделаю всё, что он попросит, лишь бы вернуть их обеих.
Казанцев внимательно посмотрел на Романова.
– Я понимаю, что ты сейчас находишься в таком состоянии, что готов поливать меня снова грязью. И обвинять меня в нелюбви к собственной дочери. Но ты не прав. Я люблю её не меньше, чем ты свою Лизу. Я сейчас остро чувствую твою боль и осознаю, что моя дочь находится в руках человека, который ненавидит её и может сделать с ней всё что угодно. Но поверь мне. Выполни ты сейчас его условия, ещё не факт, что он не начнёт требовать что-то снова. Мы должны пойти в полицию и написать заявление о похищении твоей и моей дочери. И те документы, что ты собрался ему передать, нужно обнародовать в полиции.
– А как же вы? Ведь если мы обнародуем компрометирующие бумаги на Ольховского, то вас тоже арестуют. Я же вам говорил, что я только из-за Миланы не передал до сих пор эти документы в следственный комитет.
– Послушай, избавлять меня от правосудия, ради того, чтобы Милана не страдала, больше не нужно. Уверяю тебя, в этом больше нет никакого смысла.
– Почему?
– Потому что я написал явку с повинной в тот же день, как ты мне всё рассказал об Ольховском.
– Вы сами пошли в полицию?
– Необычно это слышать от такого человека, как я? Ведь ты думал, что я отпетый негодяй, торгующий своей родной дочерью. Следствие началось, Павел, и в любом случае Ольховскому теперь не избежать наказания. Мы должны обратиться в полицию с заявлением и попытаться этой ночью поискать девочек.
– Вы знаете, где он может держать их?
– Я знаю несколько охотничьих домиков Ольховского, которые находятся недалеко от города. Я не думаю, что он увёз их куда-то дальше. Я сейчас позвоню своему другу. Он следователь. Ты, наверное, помнишь его. Алексей Антонов.
– Помню, конечно. Он начинал вести дело Ольховского семь лет назад.
– Да. Он и теперь будет заниматься его делом. Я попрошу его о помощи. Может он даст нам кого-нибудь, и мы сможем начать поиски Миланы и Лизы. Подожди меня. Я сейчас позвоню ему, и мы поедем к нему домой, – Казанцев вышел из комнаты, прихватив с собой телефон.
Через полчаса, они были в квартире Антонова. Павел отменил поездку Сергея в Новосибирск и, написав заявление о похищении дочери и Миланы, передал его Антонову вместе с полным пакетом документов, изобличающих Ольховского. Романов вместе с Казанцевым, Антоновым и двумя оперативниками убойного отдела на двух машинах, отправились за город на поиски Миланы и Лизы, объезжая один за другим охотничьи дома, принадлежащие Ольховскому.
****
Милана застегнула пальто Лизы на все пуговицы и накинула капюшон на голову. Кладовая комната, в которой их заперли, была плохо отапливаемой. Она осмотрелась по сторонам. Помещение было большим и очень тёмным. Верхний свет горел слабо и освещал лишь одну часть комнаты у самого входа, а оставленный охраной карманный фонарик, который она сжимала в своей руке, дарил лишь узкую полоску света, за которой было трудно что-либо рассмотреть.
Они вдвоём медленно направлялись вглубь комнаты, постоянно натыкаясь на картонные коробки и деревянные ящики, оставленные в хаотичном беспорядке на полу. Стеллажи с вином, многочисленные консервированные соленья на полках, занимали практически всю стену справа от них. Милана заметила в углу скрученное в трубочку новое одеяло в целлофане и несколько подушек в пластиковых упаковках. Подтянув деревянные паллеты к стене, она развернула одеяло и, расстелив его, разбросала по поверхности подушки. Немного подумав, Милана забралась в центр импровизированной кровати и протянула руку Лизе.
– Иди ко мне, солнышко.
– Мамочка, он сказал, что здесь живут крысы. Я боюсь.
– Не думай о них, – попыталась успокоить её Милана, а у самой сжалось сердце от страха, при упоминании об этих мерзких, маленьких хищниках.
– Иди, ко мне. Не бойся. Я ведь рядом с тобой.
Лиза шагнула в её сторону, протягивая руки. Милана усадила её рядом с собой и, погладив по голове, прижала к себе.
– Не замёрзла?
– Нет. Ты тёпленькая… – девочка засунула руки под её пальто, крепко обнимая. – Мамочка, а мы выберемся когда-нибудь из этого дома?
– Обязательно выберемся. Всё будет хорошо.
– И папа найдёт нас?
– Обязательно найдёт.
– Он, наверное, с ног сбился, разыскивая нас?
– Да, котёнок, ты права. Ему тяжело сейчас, потому что он совсем один.
Лиза тяжело вздохнула и погладила Милану по лицу пальчиками.
– Ты скучаешь по нему?
– Очень скучаю, девочка моя. Очень.
– Я тоже скучаю по нему. И очень хочу, чтобы мы оказались снова дома. В своих тёплых комнатах и уютных постельках.
Милана погладила её по волосам.
– Мы непременно вернёмся домой. Я уверенна в этом. А теперь спи, моя девочка.
Лиза закрыла глазки и под тихий шёпот Миланы, рассказывающей ей окончание сказки «Алиса в стране чудес» очень скоро заснула. Милана же напротив долго не могла уснуть. Ей казалось, что вокруг неё раздаются подозрительные шорохи, тихое шипение, писк мелких грызунов, и она периодически включала фонарик, освещая сомнительные участки комнаты вокруг себя. Наконец, усталость и нервное перенапряжение взяли верх, и она, склонив голову, провалилась в глубокий сон.
Милана стояла в центре помещения, и с интересом рассматривала огромную белоснежную комнату. Она была необычайно тёплой и уютной, несмотря на полное отсутствие в ней мебели. Большие окна с белоснежными лёгкими струящимися шторами, картины с абстрактными композициями в белых рамах на стене, и белоснежная люстра с множеством свечей под потолком. Внезапно, она заметила вдалеке яркий радужный свет и машинально направилась в его сторону, пытаясь как можно быстрее сократить расстояние с заинтересовавшим её объектом. Её шаги казались бесконечными, а свет по-прежнему продолжал удаляться. Наконец, спустя несколько минут, желаемый объект оказался перед нею. И от представшей перед нею картины, Милана резко остановилась на месте, словно вкопанная.
Большой, белый кожаный диван стоял одиноко в углу комнаты. Лиза без пальто, в своём нарядном платье в клетку крепко спала, свернувшись калачиком и поджав под себя ножки без обуви. Её голова с распущенными волосами покоилась на коленях молодой женщины, весь образ которой напоминал волшебную визуализацию хозяйки осеннего времени года. Золотистое платье струящимися волнами растекалось вокруг неё. Длинные до талии белокурые волосы были рассыпаны по плечам и развевались от невидимого дуновения лёгкого ветерка, сдувающего с них лёгкие пушинки и жёлтые опавшие листочки с деревьев.
Милана пристально всматривалась в лицо женщины. Оно сразу же показалось ей знакомым. Белоснежная аристократичная кожа, прямой аккуратный нос, тонкие брови и губы нежно-розовые в лёгкой улыбке. Женщина с нежностью смотрела на спящую девочку и перебирала пряди её волос своими пальцами, необыкновенной красоты и хрупкости, светящиеся каким-то удивительным светом. Заметив пристальный взгляд Миланы, женщина подняла на неё глаза, и ослепительно улыбнулась.
– Здравствуй, Милана! – Здравствуйте. Разве мы с вами знакомы? – Нет. Но ты меня хорошо знаешь. – Знаю?
– А разве, я так сильно изменилась, за то время, когда моя дочь показывала тебе мою фотографию?
Ольховская пристально всмотрелась в лицо женщины. Холодок пробежал по её спине, когда все ассоциации и осознание переплелись в одно единое целое.
