Да, с Кевином у нее не было ни бурных подъемов, ни резких спадов, но, вероятно, именно такой и должна быть зрелая любовь. Иногда она внушала себе, что счастлива. Многие женщины вообще никогда в жизни не испытывают такой любви, какая была у нее с Лайоном Берком, и лишь некоторым удается добиться такой основательной прочности отношений, как у них с Кевином. Даже его нежелание жениться не стало для нее каким-то камнем преткновения. Она никогда не акцентировала на этом внимания, хотя прекрасно знала, что стоит ей захотеть, и Кевин женится на ней – для этого нужно лишь пригрозить, что она оставит его. Нет, ее вполне устраивали их отношения; она знала, что Кевин всегда будет рядом с ней.
Нили прилетела на следующей неделе. Анна сумела скрыть, как она потрясена тем, насколько изменилась Нили. Она располнела, лицо стало одутловатым, и, несмотря на дорогой костюм, выглядела она бедной и потрепанной. Лак на ногтях облез, на чулке спустилась петля, и вся она казалась какой-то помятой. В ее облике что-то умерло, и это больше всего бросалось в глаза. В ней не было прежней живости и блеска. Когда Нили говорила, глаза ее постоянно бегали, не в состоянии ни на чем задержаться. Анна внимательно слушала горестное повествование о дьявольских интригах Шефа, о разбившемся браке, о порочности голливудских нравов…
О себе самой Анна поведала ей совсем немного. Рассказала о своей работе и близкой дружбе с Кевином, а когда Нили невинным девичьим голоском поинтересовалась, занимаются ли они с ним «этим самым», Анна лишь улыбнулась и кивнула. Ей показалось, что Нили это было приятно.
Кевин сыграл роль радушного и галантного хозяина. Если своим приездом Нили и помешала ровному течению его личной жизни, то он хорошо скрывал свое раздражение. Сопровождал их обеих на представления и в ночные клубы. Где бы ни появлялась Нили, она повсюду производила сенсацию, приковывая к себе всеобщее внимание. От этого она буквально расцвела. Не было больше ни потерянных дней, ни бесконечных запоев – все осталось в прошлом. Она накупила себе новой одежды, за две недели сбросила десять фунтов, а на ночь принимала не более трех пилюль. Она вновь ожила и заблистала, превратившись в ту самую энергичную и живую девчонку, которую Анна знала раньше.
Однажды жарким сентябрьским вечером, когда они выходили из театра, большая толпа рванулась от дверей к Нили, отрезав их от такси. Восторженные почитатели буквально затолкали бы Нили, которая смеялась, приветственно махала рукой и надписывала книги, если бы Кевин с помощью полицейского не проложил им путь до машины.
В такси Кевин отер с лица испарину и удивленно покачал головой.
– Фантастика! Если они сходят с ума только от того, что просто видят тебя, то что же с ними станет, если ты начнешь петь?
– Отлетят на небеса в полном экстазе, – рассмеялась Нили. – Но мои зрители всегда оказывали мне восторженный прием, – добавила она, и ее лицо вдруг приобрело серьезное выражение. – В Радио-сити [51] записали мои роли во всех картинах. Это стоило чертовски больших денег. Но ни одной картины, которая бы бесславно умерла, у меня не было никогда. Я всегда делала большой бизнес…
Кевин посмотрел на нее так, словно ее слова только что дошли до него. От волнения голос его задрожал.
– Ты права. Твои картины всегда шли с аншлагом. Твои зрители по-прежнему с тобой, они хотят видеть тебя. Нили, давай сделаем яркое телевизионное шоу! Я сам представлю его – куплю час самого лучшего времени у одной из телекомпаний. Бог ты мой – это будет сенсация!
– Ты смеешься? Мне выступать на телевидении? Целый час в прямом эфире – без повторных дублей? Ух ты! Умереть можно.
– Если ты просто споешь все песни, которые ты сама же первая исполняла, то никаких повторов тебе не понадобится, – настаивал Кевин. – Никаких штучек, никаких других номеров – просто будешь стоять и петь.
– И думать забудь, – ответила Нили. – Я наслышана, что делают с человеком эти телевизионные камеры – увеличивают твой вес фунтов на десять и старят лет на двадцать. Да и потом, к чему мне это? Уже сейчас фирма Джонсона-Гарриса пробует заключить для меня соглашение с «Метро» на три картины.
Но каждое появление Нили на публике по-прежнему производило фурор, и эта идея превратилась у Кевина в навязчивую.
– Уговори ее, – умолял он Анну. – Я бы дал ей месяц на репетиции. Мы сделаем нечто совершенно новое. Такая реклама принесла бы фирме «Гиллиан» миллионы.
– Я не могу ее заставить, раз она боится, – возражала Анна. – Если что-то получится не так, я буду чувствовать себя виноватой.
– Да что тут может получиться не так? Она же не бездарное тепличное растение, выращенное и созданное голливудскими кинокамерами. Нили выросла на эстрадных подмостках, играла на Бродвее, она опытная эстрадная артистка. На телевидении полным-полно бездарных исполнителей; ежедневно кто-нибудь, о ком ты и слыхом не слыхивал, неведомо как попадает на телевидение и становится звездой. И все потому, что настоящие таланты, вроде Нили, стоят в стороне. Я же не прошу ее делать еженедельную программу. Всего один раз – яркое, впечатляющее выступление. И ведь ей самой это тоже пойдет на пользу, да еще как.
Кевин часто заводил этот разговор, но Нили всякий раз добродушно отказывала ему. Она наслаждалась своим первым настоящим отпуском, первыми встречами с обожающими ее поклонниками – давно просроченной платой за годы затворничества в Голливуде.
Кевин использовал любую возможность, чтобы показать Нили выступления эстрадных артистов и оживить в ее сознании былые успехи. Он купил билеты на премьеру нового мюзикла Элен Лоусон, надеясь, что, увидев Элен на сцене, Нили ощутит честолюбивые амбиции, что ее вновь охватит страстное желание выступать перед живой аудиторией.
Премьера Элен была крупнейшим событием сезона. Некоторое время назад она сошла с бродвейской сцены, предприняв еще одну безуспешную попытку выйти замуж, на этот раз за владельца огромного поместья на Ямайке. Оставляя сценическую жизнь, она давала исключительно восторженные интервью. Наконец-то она встретила «единственную настоящую любовь всей своей жизни». Все газеты публиковали снимки яркой и пышной Элен, которая держала под руку седоватого мужчину с заурядной внешностью. Она продавала свою нью-йоркскую квартиру и отправлялась на Ямайку вести восхитительную жизнь простой домохозяйки. Эта «восхитительная жизнь» длилась шесть лет, после чего Элен вернулась, и первые полосы газет вновь взорвались ее сенсационными интервью. Оказалось, что Ямайка – это не что иное, как «захолустный тропический островок, кишащий лентяями-толстосумами и психами». Заняться там совершенно нечем, остается только пить да сплетничать. «Замечательный человек» оказался «сволочью и мерзавцем, который чересчур много пил и заводил связи с другими женщинами». Она быстро оформила развод в Мексике и сразу же согласилась на ведущую роль в новом мюзикле.
