– Может быть, – мрачно откликнулась Бобби. – Но это слишком больно.
В Нью-Йорке, в библиотеке городской квартиры Андреаса на Саттон-плейс, Даниэль пытался вразумить друга.
– Не обвиняй Али, Андреас, ты сам виноват. Ты не принял во внимание, что Бобби – самостоятельная личность. Ты считал, что у тебя в доме появится милая, послушная дочурка, готовая следовать всем твоим планам и задыхаться от радости, потому что ты подарил ей золотое сердечко на цепочке. Готовая любить тебя по заказу. Ты забыл, что сначала тебе следовало узнать ее получше.
– Все это чушь и ерунда!
– Нет, не ерунда. Где твоя чуткость, Андреас, где понимание? Ты должен был предвидеть, что она не готова обнажить перед тобой душу в первый же момент. Она проявила смелость, решившись явиться сюда одна после стольких лет. Надо было действовать не спеша, проявить понимание.
Андреас бросил на друга злобный взгляд.
– Она уехала раньше срока, потому что ее мать решила сыграть на ее сердечных струнах, а не потому, что я сделал что-то не так!
– Я в это не верю, да ты и сам знаешь, что это неправда. Прежде всего Али никогда бы так не поступила, это не в ее духе. Она не эгоистична.
– Что ты вообще знаешь об Али? Ты с ней практически не встречался, когда мы были женаты, и много лет ее не видел.
Даниэль многое мог бы на это возразить, но прикусил язык.
– Хочешь знать, что я думаю? – упрямо продолжал он. – Я думаю, ты сам все испортил. И я думаю, ты сам это понимаешь.
Еще минуту Андреас смотрел на него волком, потом бессильно поник.
– Я все так тщательно распланировал, – признался он устало.
– В том-то все и дело, неужели ты не видишь? – участливо спросил Даниэль. – Через пару лет тебе стукнет пятьдесят, Андреас, а ты так и не усвоил одно из основных жизненных правил.
– Это какое же?
– Любовь запланировать нельзя.
В камине потрескивало пламя. Даниэль взглянул на незнакомую ему картину над каминной полкой.
– Это Бобби привезла?
Андреас кивнул.
– Очень интересное полотно. – Даниэль пристально всмотрелся в дату в нижнем углу под подписью. – Но не новое: 1966 год.
Андреас рассеянно улыбнулся.
– Это всегда была ее любимая картина. Она говорила, что для нее это полотно много значит, но вешать не хотела, держала в упаковке. Бобби мне сказала, что они повесили ее в кабинете в нашей старой квартире, когда я ушел.
– И вот теперь она послала ее тебе. – Взгляд у Даниэля был загадочный. – А название у нее есть?
– Она называется «Источник жизни».
Стоя рядом, согретые пляшущим пламенем камина, два друга в сосредоточенном молчании рассматривали картину.
Весной 1981 года Даниэль купил дом в Ист-Хэмптоне на Лонг-Айленде. По размерам он ничем особенным не выделялся среди своих соседей: девять спален, четыре ванные комнаты наверху и две внизу, четыре гостевые, кабинет, библиотека, огромная кухня и отдельный домик для гостей со всеми удобствами. В добавление к этому имелась просторная, частично закрытая терраса, круглый бассейн с подогревом, шестью кабинками для переодевания и двумя душевыми, теннисный корт и площадка для пикника с тремя стойками для барбекю. Но самым замечательным местом были сады, разделенные на три части: розовый сад, наполненный буйным цветением, великолепными красками и нежными ароматами; расположенный на пологом склоне английский ландшафтный сад, ведущий к берегу; и, наконец, почти скрытый от глаз плакучими ивами водяной сад с кувшинками, стилизованный под картину Моне.
Крыша основного дома была покрашена в нежно-розовый цвет, поэтому прежний владелец дома, бельгиец, окрестил его «Le Chapeau Rose» – «Розовая шляпа».
Этот дом стал прибежищем для Даниэля, здесь родилось его новое, совместное вместе с Фанни и Андреасом и самое удачное начинание: школа высокой кухни. Четверть здания была отгорожена от жилой его части и превращена в школу, где Даниэль лично проводил ежегодно двухмесячные курсы, нанимая на остальное время первоклассных преподавателей и приглашая самых выдающихся и авторитетных поваров и рестораторов из Америки и Европы для проведения мастер-классов, отдельных лекций и семинаров. «Розовая шляпа» принесла Даниэлю больше душевного покоя и удовлетворения, чем все его прежние деловые начинания. Его навестили старые друзья, у него появились новые. Мадам Эдуар, хотя ей было уже за восемьдесят, приехала с визитом из Франции и задержалась гораздо дольше, чем планировала: дом и сад ее буквально очаровали.
А еще у Даниэля были студенты, не дававшие ему окончательно замкнуться в своей скорлупе. Для Кота расставание с Манхэттеном стало настоящей трагедией, но он быстро приспособился к новому месту и зажил как в раю. Не прошло и шести месяцев, как курсы были забронированы на два года вперед. Дипломы «Розовой шляпы» стали считаться высокоавторитетными и престижными сертификатами, а съемки сериала «Гурманы» на Эн-би-си, прерванные семь лет назад, возобновились в новом доме.
В феврале 1982 года у Фанни по дороге на работу случился инфаркт. Через час она очнулась в палате интенсивной терапии в больнице «Гора Синай» и почувствовала себя не столько встревоженной, сколько раздосадованной. Когда в больницу прибыл бледный от тревоги Даниэль, она рявкнула на него:
– Только не начинай квохтать надо мной, как вся здешняя публика! Я тут лежу, как новорожденный младенец: каждую минуту кто-нибудь заходит, глазеет на меня, причмокивает и уходит.
Даниэль улыбнулся.
– Слава богу, ты все еще прежняя Фанни Харпер.
– А кем же я, по-твоему, должна быть? – проворчала Фанни и указала на мониторы возле больничной кровати. – Может, они и связали меня как рождественскую индюшку, но разума, благодарение богу, пока не лишили.
Даниэль покачал головой.
– Можешь мне кое-что обещать?
– Смотря что.
– Слушайся их во всем. Я хочу, чтобы ты ко мне вернулась.
– Я вернусь к тебе. – Она закрыла глаза.
– Тебе больно? – забеспокоился Даниэль.
– Уже нет. Сначала мне показалось, что меня переехал автобус, но они так накачали меня снотворными, что я теперь поминутно засыпаю.
– Вот и хорошо, – тихо сказал он, наклонился и поцеловал ее. – Отдыхай. Я зайду к тебе позже.
– Забудь сюда дорогу, Дэн, – прошептала Фанни. – Я собираюсь в самом скором времени вернуться на работу.
– Ну конечно.
Ее глаза открылись.
– И нечего мне поддакивать! Можно подумать, будто я твоя старая тетушка!
Она пробыла в больнице две недели и еще четыре – в своей квартире на Парк-авеню. Даниэль хотел перевезти ее в «Розовую шляпу» на период выздоровления, но она отказалась. Ни один из них годами не упоминал о Натали; вскоре после смерти Барбары Фанни покинула свои апартаменты у «Пьера», стремясь оставить воспоминания позади. Даже Джо Бернарди умер от рака восемь месяцев назад. Прошлое умерло и исчезло, но чувство вины, преследовавшее Фанни, не давало ей принимать доброту Даниэля, в чем бы она ни выражалась.
