– Как я понимаю, мой отец каждый месяц посылает деньги.
– Посылает, посылает. Чудесный человек, твой отец, и по виду, и по поведению. Я его помню еще мальчишкой, когда все девицы за ним гонялись. Но я их не осуждаю. Однако он вырос совсем не таким, как люди думали, совсем не таким.
Что она хотела этим сказать? Что отец был проходимцем, каких свет не видывал, и весь Уиннерроу знал об этом?
Она улыбнулась, показав вставные зубы такой белизны, словно они были сделаны из мела.
– Чудное местечко, правда? Ты ведь будешь Хевен Кастил, да? Я пару раз видела твою мамочку. Она была настоящая красавица, но слишком изящная для этого ненавистного мира. Кажется, и Бог был того же мнения. Ты очень ее напоминаешь, нежная такая. – Она посмотрела на меня своими небольшими, но дружелюбными глазами и нахмурилась. – Уезжай-ка отсюда, дорогуша, нечего тебе делать здесь среди таких, как мы.
Она продолжала бы тараторить целый день, если бы я не попросила провести меня к дедушке.
– У меня не так много времени, и я хотела бы повидаться с дедом прямо сейчас.
Женщина впустила меня в дом и провела через темное фойе. Мой взгляд выхватывал предметы старой мебели в комнатах, абажуры со стеклянными подвесками, портреты на стенах. Потом пошла крутая лестница. Изнутри этот дом казался очень старым. Свежая краска и ремонт достались внешнему виду дома. Внутри же не было ничего от чистоты и свежести, кроме одного – запаха лизола.
Лизол…
«Лезь в ванну, грязнуля деревенская…» «Побольше лизола, дура…» «Я смою с тебя кастиловскую грязь…»
Я вздрогнула. Мы прошли мимо комнаты на втором этаже, которая словно сошла со страниц каталога тридцатых годов.
– Ты можешь провести с ним пять минут, – перешла женщина на деловой тон. – Мне приходится кормить три раза в день шестнадцать человек, а твой дед должен выполнить свою часть работы.
Я помнила, что дедушка никогда ничего не делал по дому.
Как внезапно могут меняться иные люди. Еще три пролета крутых лестниц с поворотами. Ягодицы под тонким хлопковым платьем были словно два зверька-близнецы, играющие друг с другом, я даже отвела глаза. И как только дедушка мог подниматься по такой лестнице? И выходил ли он вообще на улицу? Чем выше мы поднимались, тем более старым выглядел интерьер. Здесь уже никому не было дела до облупившейся краски, до бегавших по полу тараканов. Пауки развесили паутину в неосвещенных углах, опутали ею столы, стулья, светильники. Какой ужас охватил бы здесь Китти!
Пройдя узким коридором верхнего этажа со множеством закрытых дверей, мы очутились у самой дальней. Отворив ее, я увидела необычно маленькую, жалкую комнатенку с продавленной старой кроватью, крошечным комодом, и там в скрипучем старом кресле-качалке сидел дедушка. Он настолько состарился, что я еле узнала его. У меня сжалось сердце, когда я увидела вторую качалку – обе они попали сюда из нашей старой хибары в Уиллисе. Дедушка разговаривал с качалкой, будто там сидела бабушка.
– Ты слишком много вяжешь, – бормотал он. – А тебе нужно приготовиться к приходу Хевен.
Здесь стояла невообразимая жарища.
В комнатке не было ни одной картинки – с какой-нибудь собакой, кошкой, поросенком, цыплятами, чтобы своей компанией скрашивать дедушке жизнь. Ничего, кроме старой мебели. Дедушке было здесь так одиноко, что ему стала чудиться его Энни.
Я стояла в дверях, слыша удаляющиеся шаги хозяйки, и меня охватила острая жалость:
– Дедушка, это я, Хевен Ли.
Он обратил в мою сторону выцветшие голубые глаза – безо всякого интереса, а скорее с удивлением, услышав незнакомый голос и увидев новое лицо. Может, он впал уже в такое жалкое состояние, когда ничто не имеет для него значения?
– Дедушка, – снова обратилась я к нему, шепотом, обливаясь слезами, с болью в сердце от одного его вида. – Это я, «Хевен, девочка». Ты меня так называл, помнишь? Неужели я так изменилась?
Наконец он меня признал. Дедушка попробовал изобразить улыбку, чтобы показать свою радость, и глаза его прояснились и оживились. Я поспешила обнять дедушку, когда он протянул ко мне руки. Он тихо плакал, а я, держа его за плечи, вытирала ему слезы своим платком.
– Успокойся, – произнес дедушка скрипучим голосом, разглаживая мои сбившиеся волосы. – Не надо плакать. Нам тут с Энни неплохо. И ей, и мне. Никогда не было так хорошо, правда, Энни?
Господи, он смотрел на пустую качалку и видел там бабушку! Он даже протянул руку и погладил то место, где ему виделась ее рука. Потом, как бы с облегчением от чувства исполненного долга, он расстелил у своего кресла старые газеты и острым ножом стал счищать кору с очередного чурбачка. Мне так приятно было наблюдать его за работой!
– Хозяйка платит нам с Энни за работу по кухне и за мои фигурки, – шепотом сообщил мне дедушка. – А мне жалко с ними расставаться. Я не хотел их продавать, но на это можно купить что-нибудь приличное для Энни. Она теперь не очень хорошо слышит, поэтому нужно будет купить ей слуховой аппарат. А я слышу хорошо, вполне хорошо. И пока обхожусь без очков… Неужели это ты, Хевен, девочка? Ты хорошо выглядишь, как твоя мама. Энни, откуда ангел Люка приехал? Последнее время что-то с памятью, не могу вспомнить…
– Бабушка прекрасно выглядит, дедушка, – с трудом произнесла я, опустилась рядом с ним на колени и прижалась щекой к его корявой руке. – Здесь к тебе хорошо относятся?
– Не так и плохо, – ответил он неопределенно, обводя потерянным и удивленным взглядом свое жилище. – Я рад, что ты такая милая и красивая, как твоя настоящая мама. Надо же, ну прямо как ангел Люка. Хевен, смотрю я на тебя и радуюсь, будто твоя мама вернулась к жизни. – Он замолк, неуверенно посмотрев на меня, и продолжал: – Я знаю, ты не любишь своего отца, знаю, что и слышать о нем не хочешь, но все-таки он твой отец, и с этим ничего не поделаешь. Люк уехал и нанялся, как я слышал, на опасную работу. Не знаю, что за работа, но деньги делает хорошие. Люк привез нас сюда с Энни, не дал помереть с голоду.
И за что же он был так благодарен?! За эту ужасную комнатушку? Но тут мне стало стыдно: здесь все же лучше, чем одному в нашей хибаре.
– Дедушка, а где все-таки папа?
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом и опустил глаза к своей заготовке.
– Как мертвая, вставшая из могилы, – бормотал он. – Как будто Господь, раз попытавшись, ошибся и теперь хочет сделать по-новой, только правильно. Боже, помоги ей!
Странно было это слышать. Я знала, он не понимает, что произносит эти пугающие слова вслух. И все же я услышала в них голос судьбы. А дедушка все продолжал странно бормотать, обращаясь к своей Энни:
– Ты только посмотри на нее, Энни ты только посмотри.
