не хочешь. Вернее даже то, что ты хочешь одного — как-нибудь безболезненно сдохнуть. Ты утратил способность жить. Я думала, что ты поправишься. Мы с девочками всё шли на контакт с тобой, но ты закрылся в своём жалком мире. А я не могу ждать тебя вечно. А ты похоже, что способен ждать целую вечность.
— Чего? О чём ты?
— Маша.
— Забудь это имя. Оно мне ненавистно.
— Ладно, как знаешь. Ты отказался жить. Отказался от счастья. Но почему? Почему наши судьбы после попытки суицида так различаются? Почему я, потеряв всё, нашла в себе силы жить дальше, а ты нет? Почему я, не имея друзей, с родителями, которым на тебя наплевать смогла выбраться из омута отчаяния, а ты нет? Я сама стремилась вернуться в жизнь, пришла к тебе в универ, познакомилась с девочками, стала с ними дружить. А ты? Ты оттолкнул на почтительное расстояние нас, а своих самых близких друзей, с которыми дружил почти 15 лет, и вовсе вычеркнул из своей жизни. Почему ты утратил возможность любить, дружить, верить, быть добрым?
— Может у меня никогда и не было подобных качеств. Может это была иллюзия? Всего лишь образ, который создал вокруг себя?
— Я тогда тоже иллюзия?
— О чём ты?
— Ваня, ты спас меня. Разве это сделал бы образ? Ты прыгнул за мной в ледяную февральскую воду, зная, что у самого слабое и больное сердце. Ты знал, что подвергаешь себя огромной опасности. Но всё же ты сделал это.
— Скажем так, супергеройство у меня в крови.
— Ты хороший человек. И я ценю тебя, очень. Возможно, что я до сих пор люблю тебя. Возможно, что если бы ты сейчас попросил меня бросить моего жениха и выйти за тебя, то я бы согласилась. Но ты этого не сделаешь. Потому что ты не любишь. Никого и ничего. И что хуже всего, ты не любишь себя. Ты ненавидишь себя. Вань, посмотри мне в глаза.
— З-зачем?
— Там ты увидишь себя. Ты увидишь то, каким можешь быть.
Я подчинился. Чтобы ничто не мешало, ничто не попало в область зрения, мы встали почти вплотную. На миг мы даже соприкоснулись носами. Я чувствовал её горячее дыхание. Она чувствовала моё нервное. Я стал всматриваться в её светло-карие глаза. Что я должен здесь увидеть? Белок и радужку? Ну разве это не глупо?
— Так, давай завязывать со всеми этими спиритическими сеансами. А-то докатимся сейчас ещё до того, что будем вызывать духа моего прошлого, чтобы он вразумил меня.
— Ладно, — сказала Настя и тяжело вздохнула, — я догадывалась, что ты скажешь что-то в этом духе. Вань, пока мы не попрощались, я хотела тебе сказать кое-что ещё.
— И что же это?
— Вань, я — живое воплощение того, на что ты способен. А способен ты на спасение жизней. А значит способен на что угодно. Ты спас мне жизнь, но сделай мне и одолжение.
— Да без «Б». Какое?
— Спаси свою жизнь. Она бы этого сильно хотела, — сказала Настя, после чего обняла мою неподвижную фигуру и ушла. Взглянув пару раз в сторону дверей метро, я развернулся и пошёл в сторону общаги.
Да, без «Б». Спаси свою жизнь… Знать бы ещё как. Хотя кого я обманываю, я же знаю, как. Просто вот уже три года не делаю этого. Инструкция по возвращению в жизнь предельно проста. Во-первых, забыть Машу. Во-вторых, принять то, что в смерти Ринаты моей вины нет. В-третьих, помириться со своими старыми друзьями. Я им нагрубил, и очень сильно. Чувство вины за это до сих пор гложет. Всё элементарно. Но я этого не делал.
Девочки правы. Что Нина, что Настя. Я умер тогда в петле. Мне дали второй шанс, но я им не пользуюсь, в отличие от Насти. Я действительно хочу сдохнуть. Каждый день я ложусь спать с мыслью о том, что не проснусь. Упадёт самолёт на общагу, остановиться сердце, какой-нибудь маньяк-первокурсник забежит в комнату и вонзит в меня через подушку нож. Но этого не происходит. Самолёты падают, но не на меня. Сердце болит только при длительных нагрузках. А маньяки-ученики и вовсе плод моих навязчивых идей. Идей о том, что хотел сделать сам. Что там ещё мне говорили? Искать счастье в настоящем? Искать счастье… А где? Ох уж этот вечный вопрос в поисках смысла жизни? Да, имела бы жизнь смысл вообще… Ведь я умру. Все, кого я знаю, умрут. Всё, что меня окружает сгинет в вечном потоке истории. Все эти величественные здания, потрясающие мосты, многомиллиардная «Зенит-арена» — всё это будет предано забвению и небытию, лишь ненадолго пережив меня. Вот он, конец истории для человеческого мышления. Вся суть развития нашего разума и долгих философствований состоит именно в этом — прийти к «суете сует» Екклесиаста. Тотальный, всепоглощающий нигилизм с фатализмом, который сковывает и бальзамирует, словно мумию. Это мышление мёртвых. Или же близких к этому людей. Смертельно больных, стариков. В этой идее они видят спасение и облегчение своей боли. Да, облегчение боли… Видимо по этой причине мне всегда была близка эта идея. Но… Так, подожди, какая у меня есть боль? Измена Маши? Предательство друзей с моей стороны и муки совести? Неудачная попытка самоубийства? Смерть Ринаты? Да, безусловно. Всё это огромная боль, которая давит. Но… Да, позволь себе сказать «но» и продолжить рассуждения. Но всё это в прошлом. Прошло два года. Боже, как же летит время. Два года… Хорошо, давай сядем на скамейку и спокойно всё обдумаем.
Сказано — сделано. Одиноко стоящая скамейка в парке около общаги и толпы снующих туда-сюда людей. Хорошо, я не могу начать новую жизнь, потому что считаю всё бессмысленной суетой из-за боли. Причину и следствие я нашёл. Нужно искоренить проблему. Чёрт, думаю как робот какой-то. Ладно, надо избавиться от боли. Но как? Это такой большой комок психологических травм, что с ним невозможно справиться. Ну-ка, а если распутать клубок? Применить метод дедукции. Хорошо, давай разложим мою боль по полочкам. Измена Маши? Отправная точка всего. Как же я её любил… Любил…
— Любил! — громко сказал я вслух, отчего на меня обернулись люди. — Эм, это я так, случайно вырвалось. Синдром Туретта, все дела.
Да, я любил. Но что было бы, если бы в моей жизни не было Маши? Я бы не любил. Никогда. Никого. Так сильно. Но… Измена… Так, подожди, забудь про измену. Измена, наш разрыв — это что? Это один день. Чёрный как ночь день в моей
