Виктор обнял его и крепко прижал к себе.
— Держись, старина.
— Буду держаться. Пока, детка.
— До встречи, Ники.
Весь обратный путь в Лондон Виктор Мейсон был погружен в свои мысли. Думал он о Нике Латимере, о предстоящем ему долгом и одиноком перелете, о трагической причине его неожиданного возвращения в Штаты, о тягостной полосе жизни, в которую он вступал. Виктор сам никак не мог смириться со смертью Марсии. Было невероятно, немыслимо, что ее больше нет. Как же непредсказуема и хрупка человеческая жизнь! Нет никаких гарантий ни от чего. Кроме конечной гарантии смерти для каждого. Как же мы уязвимы на этой земле… Вся жизнь — один миг. Он думал о часах этой драгоценной жизни, растраченных понапрасну; часах, просочившихся сквозь пальцы. Они невосполнимы, их не прожить заново. Сейчас ему было как никогда жаль бездумно растраченного времени.
В тот момент Виктор дал себе торжественное обещание: с этого дня он будет вести строгий учет каждого часа своей жизни, он наполнит каждый день смыслом и содержанием. Ведь кто знает, наступит ли завтра и каким оно будет? Кто знает, сколько еще «завтра» ему отпущено?
Франческа осторожно приоткрыла дверь кухни, и ее мгновенно окутала волна теплого пара. Она чуть отпрянула, но затем решительно устремилась вперед.
— Я бы очень хотела, чтобы вы позволили мне помочь, — произнесла она.
Колдовавший над плитой Виктор обернулся на звук ее голоса. Его лицо раскраснелось, и Франческа отметила, каким домашним он был в этой кухонной атмосфере среди разложенных на столе продуктов — без галстука, с закатанными рукавами, в завязанном вокруг талии кокетливом фартуке. Она подавила улыбку и спросила:
— Могу я, по крайней мере, перемешать содержимое этих кастрюль?
Он медленно покачал головой, улыбнувшись своей обычной ленивой улыбкой.
— Запрещаю. На хорошей кухне должна быть одна хозяйка. Кроме того, неужели вы думаете, что я позволю вам, английской аристократке, приложить руку к моей стряпне? Я же говорил вам, что только крестьянин знает, как приготовить настоящее итальянское блюдо. — Он усмехнулся и положил деревянную ложку, которую держал в руках. — Только одно, пожалуй, я могу позволить вам сделать. — Подойдя к холодильнику, он открыл дверцу и вытащил бутылку розового шампанского. — Положите это в ведерко со льдом на столе. И сразу же возвращайтесь в гостиную. Я присоединюсь к вам через несколько минут. Здесь чересчур жарко, и мне совсем не хочется, чтобы, разогревшись, вы схватили еще одну простуду сразу после того, как мне с таким трудом удалось вас вылечить.
Франческа вздрогнула, проходя через соседнюю с кухней столовую. Про себя она отметила, что Виктор был прав, когда, приехав вечером, он сразу же сказал, что в столовой слишком холодно, чтобы ужинать здесь после тяжелого гриппа, свалившего ее на несколько дней в постель, и предложил поужинать в гостиной. Франческа достала складной карточный столик, Виктор накрыл его красной льняной скатертью, которую нашел в кухонном буфете, и принес два стула из столовой.
Войдя с шампанским в гостиную, Франческа бросила взгляд на этот столик, который Виктор, отказавшись от ее помощи, поставил у камина, поместив на него серебряный канделябр с красной свечой и тюльпан в изящной хрупкой вазе. Трогательные штрихи, которых она не ожидала от мужчины. От мужчины вообще, а от него — тем более. Покончив с оформлением, Виктор тут же исчез в кухне, чтобы распаковать бесчисленные пакеты с продуктами, которые он принес из Сохо, и приступил к священнодействию. Франческа поспешила за ним, предлагая посильную помощь, но была буквально выставлена за дверь. Она безнадежно пожала плечами, вынужденная признать, что Виктор Мейсон мог быть очень настойчивым и даже властным. В первые дни недели она чувствовала себя совершенно обессиленной и неспособной протестовать и позволила ему полностью взять на себя бремя забот о ней. Согретая его вниманием, сейчас она была слишком счастлива, чтобы спорить с ним.
Франческа подошла к камину и села на раскладной стул. Расправив юбку и поправив отворот свитера, она откинулась на спинку стула в ожидании возвращения Виктора с кухни. В камине уютно потрескивали поленья. Франческе казалось, что гостиная выглядит и пахнет, как беседка в саду в разгар лета. Здесь было хорошо и спокойно. Расставленные по комнате в нескольких старинных вазах китайского фарфора остроконечные белые тюльпаны, бледные хрупкие нарциссы в китайских кувшинах и гиацинты в кашпо в центре кофейного столика делали эту изысканную комнату еще прекраснее. Мимозу Франческе пришлось выкинуть в четверг, хотя сделала она это с большим сожалением — ее изящные мелкие цветы начали высыхать и осыпаться.
Франческа наклонилась и глубоко вдохнула тонкий запах гиацинтов. Внезапно ей пришло в голову, что свежие цветы в это время года, когда холод все никак не мог уступить место теплу, когда природа посылала ледяные дожди со свинцовых небес и не утихающие ветры — роскошь, доступная немногим. Она прикоснулась к гладким глянцевитым лепесткам гиацинтов, вспоминая, как она была взволнована, когда днем в понедельник привезли букеты из цветочного магазина. С замирающим сердцем она разорвала конверт и вытащила карточку, думая, что цветы от Виктора, потому что только он мог быть настолько расточительным. Велико было ее разочарование, когда она прочла подписи. Франческа решила, что идея послать ей цветы принадлежала Нику. И конечно же, именно он сделал это, а имя Виктора вписал из вежливости.
Франческа подумала о Николасе Латимере, и тень печали покрыла ее лицо. Она представила себе, как велико его горе. Она была бы просто убита, если бы то же случилось с ее обожаемым Кимом. Когда Виктор рассказал ей о несчастье с Марсией, она попросила у него адрес Ника в Нью-Йорке и сразу же написала ему короткое, но теплое сочувственное письмо. За короткое время Ник стал очень дорог Франческе, и она искренне за него переживала. На следующий день Виктор отправил это письмо. Ей казалось, что за прошлую неделю Виктор невероятно много сделал для нее и исключительно его стараниями она так быстро поправилась. Франческа улыбнулась. Он до сих пор носился с ней как наседка с цыплятами, и всем своим молодым горячим сердцем девушка желала сейчас лишь того, чтобы это никогда не кончалось. Но, увы, всему приходит конец. И она практически была уже сейчас здорова.
Франческа села поудобнее на стуле и закрыла глаза, продолжая думать о Викторе Мейсоне, которого она считала сейчас самым замечательным человеком.
Она ощущала его присутствие в своей жизни постоянно с прошлого вторника. В то утро он позвонил ей, чтобы узнать, как она себя чувствует. Франческа сказала, что ей немного лучше, но ему не потребовалось большой проницательности, чтобы понять, что она, мягко говоря, несколько преувеличивает. Хрип и кашель, прерывавшие разговор, сами говорили о ее состоянии. Ей не оставалось ничего, как честно ответить на настойчивые вопросы Виктора: врач к ней не приходил и за ней никто не ухаживает. Под натиском его расспросов она призналась, что миссис Моггс, которая появляется у них дважды в неделю, не вернется до пятницы. Виктор властно отмел все предостережения Франчески по поводу микробов и возможности заразиться гриппом и заявил, что едет навестить ее. Вскоре он прибыл, вооруженный антибиотиками и микстурой от кашля, которыми его снабдил доктор, лечивший сотрудников «Монарх интернэшнл», с пакетом лимонов и апельсинов и двумя большими стеклянными банками куриного супа из «Лес Амбассадорс».
