– Нет, спасибо. Как-нибудь в другой раз. Я совершенно без сил.
Она испытывала чувство вины из-за того, что подозревала Талию. Она со всеми – и с подругами, и с дядей Уолли – чувствовала себя не в своей тарелке. Проведя столько времени в тисках подозрений, она не знала, куда деваться от смущения, хотя подозреваемые проявляли понимание ее положения. Со временем ее жизнь войдет в нормальное русло. Но вот Митча ей пока не вернуть…
– О'кей. – Голос Талии звучал необыкновенно бодро. – Сегодня мне звонил Брент. Он совершенно расплющен. Его родители потрясены смертью Кэролайн. Элеонора глотает таблетки, Уорд вообще в коматозном состоянии.
Ройс пробурчала что-то невразумительное. Какое ей дело до Фаренхолтов? Зачем она позволяла родителям Брента третировать ее? Винить их в ее трудностях было теперь нелепостью, но она все равно поражалась своей мягкотелости.
А Брент? Бесхребетный слизняк, маменькин сынок! В «Экземинер» ей показывали фотографии, не опубликованные в газете. На похоронах Кэролайн он висел на шее у матери, она – у него. Уорд был сражен горем, но по крайней мере ни за кого не цеплялся.
Что стало бы с Брентом без материнской опеки? Ройс не удивилась бы, если бы оказалось, что Брент за всю жизнь любил одну-единственную женщину – Элеонору Фаренхолт.
Талиа попрощалась. Ройс повесила трубку, продолжая думать о Бренте и его матери. Митч был лишен материнской любви, зато вырос сильным и независимым. Такому человеку никто не нужен.
От этих мыслей у Ройс выступили слезы на глазах, но она решительно смахнула их. Плачем беде не поможешь… Резкий стук в дверь оторвал ее от мыслей. Она пробралась среди коробок в холл.
На ходу она вспомнила обещание Уолли как раз сегодня заменить разбитую входную дверь новой. Он хотел, чтобы она приняла участие в заказе, но она отказалась – не хватило духу.
Как она могла выбрать сама другую дверь взамен отцовского витража? «Езжай один, Уолли, – сказала она. – Возьми ту, которая понравится тебе больше всего».
Заметив издалека, что дверь заменена, она остановилась. В подсознании задребезжал предостерегающий колокольчик. Дверь! С ней что-то не так…
Настойчивый стук повторился. Ройс вошла в гостиную. Здесь до нее дошло, что новая дверь как две капли воды походила на ту, которую она видела в бреду, когда впервые оказалась у Митча. Невероятно, но это она! Она привалилась к прохладной стене, припоминая во всех подробностях тот кошмарный сон.
В том сне ее пытались убить.
Опомнись, Ройс! Ты просто утомлена. Это всего лишь Уолли – он всегда навещает тебя по вечерам. Обвиняя себя в разрыве Ройс с Митчем, он теперь проводил с ней больше времени, Чем раньше.
Но разве Уолли не говорил, что пойдет вечером в пресс-клуб? Или это было вчера?
Полная дурных предчувствий, она подошла к двери и щелкнула выключателем с мыслью зажечь наружный свет. В следующий момент она вспомнила, что фонарь разбили полицейские. Стоило ей подумать о том ночной рейде, как ее охватила ярость, и она решительно распахнула дверь.
– Здравствуй, Ройс.
Сначала она увидела револьвер, направленный ей прямо в сердце, потом нож. Лезвие ножа отражало лунный свет – совсем как в памятном страшном сне.
Митч смотрел на Джиана Вискотти, сидевшего напротив него за узким столом в помещении, предназначенном для общения адвокатов с клиентами. Перед его мысленным взором стоял, впрочем, не Вискотти – он видел только Ройс.
После расставания с Полом она не выходила у него из головы. Совсем недавно он сидел в этой же комнате с Ройс. «Сосредоточиться!» – приказал он себе. Единственным способом забыть ее было работать до полного изнеможения.
– Не понимаю, почему меня отказываются выпускать под залог, – говорил Джиан, совершенно забыв об итальянским акценте и благополучно перейдя на родной техасский.
– Подозрение в убийстве или измене не подразумевает автоматического освобождения под залог, – устало объяснял ему Митч. – Судьи редко идут на то, чтобы выпускать подозреваемых в убийстве до суда. На вас, судя во всему, собираются навесить также убийство Линды Аллен. При двух убийствах вы можете забыть о выходе под залог.
Джиан запустил свои изящные пальцы в густую шевелюру. Митч заметил, что у него дрожат руки. Ничего удивительного: тюрьма действует шокирующе на всех, даже на убийц. Он готов был посочувствовать молодому человеку; но потом вспомнил, какую отвагу проявила в аналогичной ситуации Ройс. Она не сломалась, Джиан же наверняка скоро полезет на стену.
– После того как я добился, чтобы вас перевели в другую камеру, вам уже не так худо? – спросил Митч.
– Да, спасибо. – Джиан смущенно поерзал. – Я не бываю в душе, так что извините, если от меня…
– Не беда. – Митч сомневался, догадывается ли его подзащитный, что его ждет в тюрьме штата. Приставания в душе будут там отнюдь не главной его проблемой. – Займемся доказательствами, чтобы я мог приступить к вашей защите.
– Доказательства? Кто-то подбросил мне револьвер. Я неспособен на убийство…
– Погодите! – оборвал его Митч. – Ограничивайтесь фактами. Не надо связывать мне руки всяким враньем.
Рассказ Джиана, этого американского жиголо на европейский манер, получился долгим и утомительным. У Митча создалось впечатление, что этот прожженный жулик не убивал Кэролайн. Он сел в машину и поехал домой, убеждая себя, что с Дженни он не будет чувствовать одиночества. Скучать по Ройс он не станет.
– Ну ее к черту! – сказал он вслух. Не надо было копаться в его грязном белье. Он расшибался ради нее в лепешку, а она тем временем занималась у него за спиной неблаговидными делами. Ладно, статейка у нее получилась блестящая, его репутация спасена. Но его матери статья уже не могла помочь.
Машина впереди ехала так медленно, что Митч принялся сигналить, вымещая свое огорчение из-за Ройс. В тот момент, когда он, не вытерпев, обогнал надоевшую ему машину, зазвонил телефон.
– Дюран слушает, – сказал он, морщась от шума в трубке. Он давно собирался починить этот телефон, но все не находил времени.
– Говорит Говард Шульц. Вы меня слышите, Митч?
– Слышу, но телефон может в любую минуту отключиться. Если это произойдет, я вам позвоню… – Он переждал очередной залп помех. – Как только доберусь до дому.
– Я просто хотел уведомить вас, что вас назначат судьей вместо Уилнера.
– Отлично! – Ему полагалось восторгаться услышанным, но судейская должность его больше не влекла. Как и все остальное на свете. Его телом и рассудком, казалось, завладел кто-то неведомый, безразличный ко всему. Он по-прежнему переживал из-за разрыва с Ройс, но не собирался на этом зацикливаться.
