На мгновение Румер лишилась дара речи.
– Я вспомнила, как ты стояла на веранде в ожидании Зеба. Не только в том году, а на протяжении всей нашей жизни. Ты была молодой девушкой, в сердце которой жила любовь к соседнему мальчишке. Да, ты просто дышала ею…
Румер кивнула.
Слезы заструились по щекам Элизабет. В уголках рта залегли морщины подлинного, а не наигранного страдания и раскаяния за содеянное.
– Я так долго хранила этот секрет, – сказала она.
– Прошу тебя, расскажи мне, – попросила Румер.
– Тем вечером в Нью-Йорке… я и не предполагала, что у меня с ним что-то будет. Я знала, что он был влюблен в тебя. Он отсидел весь спектакль, видел, как ты ушла… Клянусь, он думал лишь о том, чтоб позвонить тебе. Но потом этот случай с брошкой…
– С той, что подарила нам мама?
– Да, – ответила Элизабет. – Ты ошибаешься, если думаешь, что я специально потеряла ее. Она просто упала. Да, невероятно, но факт. Защелка сломалась, и она отцепилась с моего платья на углу Грейт-Джонс и Лафайет… к тому времени, когда мы возвращались, ее уже почти не было видно под грудой фантиков от конфет. Пока шло представление, я так боялась, что потеряла ее навсегда… Ты уехала, а Зеб провожал меня до дому.
– И она по-прежнему валялась там? – спросила ее Румер.
– Да. Представь себе, – дрожащим голосом ответила Элизабет. – Я спускалась с тротуара и споткнулась. Велика ли была вероятность, что я споткнусь именно о тот бордюр и как раз в то самое мгновение… а Зеб будет стоять рядом со мной? Типичная байка из биографии актеров… особенно если учесть, что я только что сыграла лучший в своей жизни спектакль. Благодаря вдохновению моей младшей сестренки, которая была Джульеттой для Ромео-Зеба.
Румер словно онемела; она видела, что Элизабет до сих пор была очарована совпадениями того далекого злосчастного дня.
– Когда Зеб подобрал брошку, я повисла у него на шее и вела себя так, чтобы у него сложилось впечатление, будто я обязана ему абсолютно всем: удачей, талантом, местом в труппе театра… и я заставила его в это поверить, Румер. Клянусь, я сделала вид, будто все было предначертано судьбой. А может быть, тогда судьба и впрямь вмешалась в наши жизни – как знать? Ведь это было нечто из ряда вон. Я убедила его в том, что свершилось великое чудо – этакий момент истины, который войдет в исторические справочники «Кто есть кто» в театрах Америки.
– И в ту ночь у вас… – прошептала Румер.
– У нас все и произошло, – с горечью призналась ее сестра.
– Началось с момента истины… – Румер запнулась, – когда он нашел твою брошку.
– Да, вероятно, ты права, – глядя прямо в глаза Румер, согласилась Элизабет. – Но до этой истины было еще кое-что. В каком-то, несравнимо большем, смысле мы с Зебом начали со лжи…
– Какой лжи?
Элизабет закрыла глаза и наконец тяжко вздохнула. И в этом ее вздохе было столько внутренней боли, что Румер ощутила ее всем своим существом. Пощечина по-прежнему пылала на лице Элизабет.
– Пойдем, – помолчав, Элизабет встала и взяла сестру за руку. – Хочу тебе кое-что показать. Но для начала я сниму свое дурацкое платье. Дай мне какие-нибудь джинсы и свитер…
Сестры наведались в гараж и вытащили оттуда свои велосипеды. Элизабет не ездила на своем давно – да и вообще на каком-либо другом велике – уже незнамо сколько лет. Они поехали вниз по Крестхилл-роуд, в противоположную сторону от тупика. В ночном воздухе парили ароматы жасмина, жимолости, роз, сосновых иголок и соли. Элизабет, которой принадлежал огромный особняк на пляже в Малибу, чувствовала, что Атлантика у нее в крови и что как раз сегодня она, как никогда, снова стала самой собой.
Когда они добрались до холма позади теннисных кортов, Румер наклонилась вперед, чтобы прибавить скорости. Зи уловила то мгновение, когда это должно было произойти – они с сестрой исколесили этот маршрут вдоль и поперек. Они притормозили у светофора, а потом обогнули Рэйнбоу-Энд – коттедж с самыми роскошными садами – и выскочили на запорошенную песком парковку.
Маленькие камушки зашуршали под шинами их велосипедов. Зи налегала на педали, постепенно отрываясь от сестры. Хотя путь им предстоял неблизкий, она хотела подышать богатым, сбивающим с ног запахом гниющих болот и свежим, ярким, солоноватым, полным жизни морским бризом.
Румер не отставала, ее переднее колесо поравнялось с задним колесом Элизабет. Созвездия Зеба сияли у них над головами, а две сестры, по очереди обгоняя друг друга, мчались и петляли зигзагами в некоем подобии велосипедного балета из своего далекого детства. У Элизабет комок стоял в горле, пока она вспоминала, как просто ей было звать Румер за собой и делать все вместе, вдвоем. Сестра у каждой из вас будет только одна. «Воистину так», – думала Элизабет, и как же сильно она умудрилась разрушить то ценное, что было между ними. Сколько раз за все эти годы она порывалась позвонить Румер? И обсудить с ней радостные новости, восторженные отзывы критиков, свои переживания из-за мастопатии, слова и поступки маленького Майкла…
Элизабет вспомнила, что по собственной воле прятала ребенка от родной сестры, и начала задыхаться. Ведь в летнее время он мог бы отдыхать в этом волшебном месте, однако угрызения совести не позволяли ей отпускать его к тете. Уже неподалеку от «Фолейс» Элизабет поняла, что ее час пробил, что как бы ни отреагировала Румер, она вскоре освободится от груза, давившего ей на плечи все эти годы. Ей пришлось слишком многим поплатиться ради сегодняшнего вечера.
Магазин располагался почти что в самом центре Мыса Хаббарда. От него во все стороны расходились стройные ряды коттеджей – до пляжа, железной дороги, болот и бухточки. Кладбище, на котором покоилась их мать и родители Зеба, лежало чуть к северу, за поворотом дороги. Они оставили велосипеды у стойки – здесь не принято было запирать их на цепь. Молча испросив прощения у матери, Элизабет взяла Румер за руку и поднялась с нею по ступенькам.
– Помнишь, когда ты была маленькой, я привозила тебя сюда и мы покупали здесь дешевые конфетки?
– И еще мороженое. Тогда ты тоже держала меня за руку, – кивнула Румер.
Они прошли мимо единственной кассы, в которой сидела девчушка – вероятно, дочь одной из их подруг – и читала журнал в ожидании покупателей. Несколько человек с корзинками под мышкой бродили среди рядов с товарами. Барную стойку атаковала ребятня, и Элизабет вспомнила, как раньше сиживала там в компании своих друзей. После стольких десятилетий стены потемнели от соленого воздуха; сбитые из широких досок полы были потерты и исцарапаны кроссовками, ботинками, шпильками многих поколений жителей Мыса Хаббарда.
