обсуждать. Сердце колотится, глаза в панике бегают по потолку, ищут, за что им зацепиться.
— Голодная?
Слава Мерлину. Будет ещё полчаса на то, чтобы придумать, как уйти.
— Угу.
— У меня там в пальто шоколадка. В кармане. — Рукой вяло махнул на стул неподалёку. Я выползла из-под одеяла, босо прошлёпала, сдуру схватила пальто, да так и замерла, будто вкопанная.
Запах гари, жжёного дерева и… и что-то ещё. Запах Хогвартса. Я изо всех сил сдерживала дыхание, когда его шея была совсем рядом со мной, чтобы не захлебнуться воспоминаниями, а вот о пальто не подумала.
По ногам скользил сквозняк, полз по голеням и коленям, обхватывал голые бёдра, бесцеремонно подбирался к исцелованной груди. Набрала в лёгкие побольше воздуха, быстро пошарила по карманам.
— Это…?
— Именно то, о чём ты думаешь.
— И откуда это у тебя? — я держала в руках шоколадку «Эйнемъ» — точно такую же, какие присылает мне Корбатов из России.
Вместо ответа Себастьян хитро улыбнулся, окинул томным взглядом снизу вверх — надо было надеть хоть что-нибудь, а то выгляжу, как дура. Ещё и лохматая.
— Иди ко мне.
От этих слов тряслись коленки. Где эта грань между «просто сексом» и нежностью? Сделала вид, что не услышала. Открыла шуршащую упаковку, отломила кусочек — живот отозвался голодным бурчанием.
Сахар взбодрил, улучшил настроение, и я с охотой вернулась в постель. За стенами палатки утихала буря, а у меня в душе она только крепчала.
***
— Как тебе это удаётся? — она сидела сверху, а я не мог оторвать взгляда: тусклый свет от свечи так маняще падал на её голые плечи, левую грудь и дальше стекал на рёбра, живот и сахарные бёдра. Розовая пятка смешно торчала из-под почти насквозь мокрого одеяла.
— Что именно?
— Вести себя, как полный придурок, но нравиться всем вокруг. — Забылась, задумчиво очертила непонятную фигуру пальцем по моему торсу. Поелозила на месте, и я задохнулся от сладкой истомы, подступившей к паху.
— Ты всё про шоколадку?
— Угу. Почему Корбатов шлёт тебе шоколадки? Я думала, он присылает их только мне. — Мило выпятила губу, махнула головой, будто отгоняя мысли.
Только во время секса можно было поговорить с ней нормально, полноценными предложениями, а не отрывочными и обрубленными фразами. Она забывалась, язык развязывался, и я это раскусил уже на второй день, когда буря стихала, и надо было возвращаться в Министерство. Но так не хотелось. До одури не хотелось. Я бы привязал себя цепями к этим неудобным спальным мешкам и её привязал бы к себе.
Толкнулся бёдрами вверх, и она протяжно простонала, прикрыв веки. Вцепилась измазанными в шоколаде пальцами в простынь. Толкнулся ещё — глаза застилала похоть, когда я видел выражение её лица. Оно смягчалось и напрягалось одновременно, становилось каким-то другим. Я мельком замечал, как она порывалась блаженно улыбнуться, но всегда в последний момент надевала маску.
Проверим, на сколько тебя хватит.
Прижимая её к себе под коленями, толкнулся в третий раз. Подтянул ноги, чтобы она откинулась на них спиной. Сам подобрался на локтях, склонил в любопытстве голову: хотелось запомнить, уловить малейшее изменение в её лице.
Пальцы упали в будоражащий сгиб её бедра, подмяли под себя кожу, оставляя на ней красные следы. Если сейчас не остановлюсь — зайдёт слишком далеко. Она как назло не сопротивлялась, запрокинула голову, открыла рот, словно вот-вот закричит, но продолжала молчать.
— В молчанку играть будем? — завёл руки за голову, целиком расслабил мышцы. Через секунду на меня был направлен негодующий и непонимающий взгляд, мол, «Какого чёрта ты остановился?». Полностью довольный собой, я улыбнулся, может, даже чересчур сильно.
Она хмыкнула, уголок рта едва-едва вздёрнулся, а в следующее мгновение меня полоснуло ножом через всё тело — она двинулась бёдрами вперёд, насаживаясь глубже. На моей груди остались шоколадные отпечатки её пальцев, и я задохнулся, потерялся в ощущениях, стремительно пошёл ко дну, увязая в тине вязкого возбуждения и иллюзии безвременья.
Амелия расслабилась, потеряла контроль; её горло вспорол дикий, какой-то отчаянный крик. Мне казалось, я падаю с огромной высоты, лишаясь всяческой опоры: всё тело стало ватным, хрупким и чужим.
Я сел, притягивая её ближе за спину и ягодицы. По её белой шее текла солёная капля, и именно это завело меня ещё сильнее. Она двигалась так самозабвенно, что я терял голову. Мне хотелось раствориться внутри неё, слиться в один горящий костёр и только наблюдать. Смотреть, как закатываются её глаза под подрагивающими пушистыми ресницами, как покрывается мурашками наливная грудь. Пот застилал глаза, но я безнадёжно и жадно вбирал всю картину целиком и отдельные её кадры: покрасневший шрам Круцио, разлёт ключиц, перекатывающихся под кожей при каждом движении. Мокрые у лба и висков волосы, кое-где сбившиеся в колтуны. Пальцы, дико впившиеся в мои плечи. Приоткрытый рот, из-под верхней губы торчат два кроличьих зуба. Я улыбнулся, и так нестерпимо захотелось её поцеловать, что в груди моментально разлились отчаяние и горечь от осознания нашего патового положения.
— Один поцелуй. Прошу. — Вышло хрипло, надрывно и чертовски жалобно. Стало стыдно, будто прошу милостыню.
Она не услышала. Её тело было здесь, а вот душа где-то очень далеко — с губ срывались стоны, как сладкие спелые ягоды с куста. Я бы словил каждую до единой, позволь она прикоснуться к своему горячему рту.
Я по-хозяйски обхватил ладонью круглую мягкую грудь, которая идеально легла в мою руку. Нежно смял её, отпустил, снова смял, провожая взглядом капельку пота, стекающую к животу. Большим пальцем очертил окружность розового соска, ревниво сжал, точно она вся вот-вот убежит от меня. Я бы надкусил каждую грудь, как спелое яблоко, чтобы они не достались больше никому, кроме меня.
Амелия устала, задышала сбивчиво, тяжело. Виновато закусила губу, когда очнулась от исступления. Момент растворился, рассеялся и оставил в моей душе глубокую рваную рану. В этот раз я так и не смог кончить, погрузившись в собственные мысли и стенания.
Уснули на противно мокрой и холодной постели, инстинктивно прижимаясь друг к другу горячими телами. В тот миг я бы всё отдал, чтобы проклятый полдень не наступил никогда.
— Который час? — Амелия потянулась, забавно растопырив пальцы на ногах и, обернувшись одеялом, встала. Я наблюдал с нежностью, перемежающейся с болью. Вроде поймал своё счастье за хвост, но оно вот-вот улетит и оставит меня наедине с моей верной подругой — печалью.
— Полпервого. — Из-под подушки достал свои старые часы с
