— Скажите, миссис Лазарус, — начал нью-йоркский телерепортер, чье интервью должны были передавать по телеканалам, — каково это быть матерью ребенка Джордана Лазаруса?
— Я никогда еще не была так счастлива, — сказала она наконец. — С самого детства я мечтала о таком доме и дружной семье, но в жизни не думала, что это сбудется на самом деле.
Фальшь собственных слов потрясла Джил. Она физически почувствовала, как неожиданно усилилось действие лекарства, не позволяя говорить внятно — язык еле ворочался. Словно сквозь сон спросила себя, сможет ли убедительно лгать в таком состоянии.
— На кого, по-вашему, похож ребенок — на вас или отца? — спросил другой репортер.
— Видите ли, — улыбнулась Джил, — характер у нее отцовский, уж это точно. — Но, думаю, она унаследовала…
Как подобрать нужное слово? За все два месяца она не отыскала в Мег ни единой черты, которую передала бы дочери.
— Мое чувство юмора, — пробормотала она наконец, сама не понимая, что говорит.
— А что сказал мистер Лазарус, когда узнал, что родилась дочь? Может, он больше хотел сына?
Джил громко рассмеялась.
— Сказать, что он был рад, значит, попросту солгать. Он без ума от малышки, на седьмом небе, вне себя от счастья.
— Могу я предположить, что чувство взаимно? — улыбнулся репортер.
Джил кивнула.
— Они прекрасно поладили, чуть не с первых дней. Обожают друг друга, и, кроме того, совершенно одинаковы.
— Что вы имеете в виду? — настаивал репортер.
И снова лекарство лишило Джил возможности ясно мыслить. В самом деле, что она хотела сказать? Как Джордан и Мег могут быть одинаковы? О чем она говорит? Что делает в обществе этих странных людей с холодными жадными глазами, которым она безразлична, и которые стремятся лишь побольше выкачать сенсационных сведений?
— Ну… у них обоих невероятная способность развлекаться, не требуя внимания других. Мег может часами смотреть на погремушки над колыбелькой, а Джордан — сидеть в кабинете, разглядывая картину или просто наблюдая за пешеходами на улице… или уставясь на Мег. Они так освоились с собственным внутренним миром, что меня это поражает. Я… я, наверное, по натуре более деятельна и совсем не мечтатель. Всегда находятся срочные дела… И совершенно лишена привычки к самосозерцанию…
Голос ее постепенно затих, Джил сама не понимала, что говорит. С каждым предложением она словно все глубже опускалась в бездонную пропасть, темную дыру, из которой нет возврата.
А вопросы все продолжались, минута за минутой, еще целый час беспощадные, безжалостные, назойливые, иногда бестактные, почти все такие же, какие обычно журналисты задают женам известных людей. Но чем сильнее разгоралась боль, тем изобретательнее становились лживые ответы Джил.
Она ощущала, как правда о ее браке вот-вот выплывет на поверхность безбрежного моря обмана, созданного ими обоими. Она словно горела на адском огне, и избавления не было.
Наконец, после полуторачасовой пытки, вопросы иссякли. Джил уже хотела попрощаться с репортерами, когда случилось поразительное.
Какая-то женщина отделилась от группы журналистов и направилась к ней. Несколько человек обернулись посмотреть, кто это. Блистательная, в великолепном костюме от Шанель, позволявшем ей выглядеть одетой нарядно и одновременно скромно, с волосами, выкрашенными в новый, более светлый тон, в элегантной шляпке и с сумочкой Барбара Консидайн, как ни в чем не бывало, подошла к Джил.
— Джил! — окликнула она, — как я рада видеть тебя!
Джил попыталась взять себя в руки, принять спокойный, равнодушный вид, поскольку уже заметила, как защелкали камеры репортеров, спешивших заснять обеих жен Джордана Лазаруса. Непонятно, как Барбара умудрилась пробраться сюда!
Джил выступила вперед и протянула руку.
Барбара притянула Джил к себе и дружески обняла.
— Как я рада наконец познакомиться с тобой! — воскликнула она.
К ужасу Джил несколько репортеров мгновенно очутились рядом, открывая блокноты, телевизионные прожекторы вновь загорелись. Барбара приветливо улыбалась журналистам.
— Поверьте, нам крайне приятно видеть вас вместе, — заявила представительница известного дамского журнала. — Какая необычная вещь в этом мире!
Барбара уверенно повернулась к репортеру.
— Вовсе нет, — покачала она головой. — Джил и я давно стали друзьями, и между нами никогда не возникало неприязни. У нас с Джорданом был хороший брак, но потом наступило охлаждение. Я была счастлива за него, когда он женился на Джил. Она прекрасная женщина и замечательный человек.
Барбара обернулась к Мег, лежавшей на руках у няни.
— Но сегодня я пришла увидеть именно этого человека, — воскликнула она, забирая ребенка у няни. — Как ты, дорогая? Эти глупые репортеры, наверное, совсем тебя замучили!
Репортеры послушно заулыбались.
— Похоже, вы по-прежнему принадлежите к этой семье, — заметил кто-то. — Вы намереваетесь стать для ребенка родственницей?
— Конечно, — кивнула Барбара. — Я ее добрая старая тетя Барбара, и таковой навсегда останусь. Ни одного малыша в мире не будут так баловать, как эту девицу, особенно если я смогу уговорить Джил и Джордана отпускать ее ко мне на ночь. Пока что отца от нее и клещами не отодрать.
Барбара была в прекрасной форме, шутила с репортерами, прижимала к себе девочку, расписывала, как симпатизирует Джил, говорила об искренней дружбе с Джорданом. Ни следа застенчивости, которая всегда заставляла ее тушеваться на людях. Сегодня она вела себя словно знаменитость, известная всему миру, и явно наслаждалась вниманием представителей прессы.
Только один раз она стала серьезной, когда рассказывала о своей любви к Джордану, их браке и разводе.
— По правде говоря, — объяснила она, — я испытываю особое чувство к Мег и Джил. Видите ли, я никогда бы не смогла дать Джордану ребенка, которого тот так хотел. Мы разошлись не по этой причине, но я всегда ощущала отсутствие ребенка как огромную потерю. Когда Джордан женился на Джил, я с самого начала ждала появления младенца. И теперь, с рождением Мег, я чувствую себя настоящей крестной матерью. Никто не хотел ее прихода в этот мир больше, чем я, и никто не любит ее сильнее, за исключением родителей, конечно.
Джил с изумлением наблюдала за происходящим. Барбара играла не хуже опытной актрисы. С каким искусством она лгала! Репортеры были искренне тронуты ее преданностью ребенку. Им и в голову не приходило, что ноги Барбары здесь никогда не было, даже не послала поздравительной открытки, когда Джил забеременела или по случаю рождения Мег, не говоря уж об ее искренней ненависти к Джил.
