— Твоя мама и так, наверное, думает, что тебя похитили или сбросили в море. Тому в девять нужно быть на работе, и вообще стало ужасно холодно. Что ты скажешь? Ты хорошо провела время? Гебе было весело?
— Очень! — воскликнула Вирджиния, которой совсем не хотелось уезжать.
Однако им действительно было пора. В молчании они прошли мимо шумной толпы у костра и поднялись по склону холма к фермерскому дому.
Теперь в нем было освещено только одно окно на первом этаже, однако полная луна, напоминающая белоснежную тарелку, плыла по небу, заливая все вокруг серебристым светом. Они прошли через ограду во двор, и тут дверь дома распахнулась, пролив желтый свет на мощеную дорожку, и голос позвал их из темноты:
— Том! Элис! Зайдите, выпейте чаю или кофе — чего-нибудь, чтобы согреться перед дорогой.
— Привет, Юстас. — Том направился к двери. — Мы думали, ты уже спишь.
— Ну, до утра торчать на скалах я точно не собирался. Так что же вы выпьете?
— Я бы не отказался от виски, — сказал Том.
— А я — от чашки чаю, — отозвалась Элис. — Какая прекрасная мысль! Мы совсем окоченели. Но ты уверен, что мы вас не побеспокоим?
— Мама еще не ложилась, она будет рада повидаться с вами. И чайник уже на плите…
Они вошли в дом, в прихожую с низким потолком, отделанную деревянными панелями, и плиточным полом, покрытым яркими ковриками. Юстас едва не задевал макушкой потолочные балки.
Элис уже расстегивала пальто.
— Юстас, ты знаком с Вирджинией? Она гостит у нас в Уил-хаусе.
— О да, мы уже познакомились, — сказал он, не глядя на нее. — Проходите в кухню — это самое теплое место в доме. Мама, у нас Лингарды. Элис согласилась выпить чашку чаю. А Том хочет виски.
С высоты своего роста он взглянул на Вирджинию.
— Что будете вы?
— Чаю, если можно.
Элис и миссис Филипс засуетились: миссис Филипс заваривала чай, а Элис доставала чашки и блюдца из расписного буфета. Одновременно они обсуждали вечеринку у Барнетов, посмеиваясь над девицей, принявшей корову за быка, а мужчины устроились за выскобленным кухонным столом с высокими стаканами, сифоном с содовой и бутылкой скотча.
Вирджиния тоже присела — на широкую скамью под окном у противоположного края стола — и слушала успокаивающее жужжание голосов, не следя за содержанием разговора. Оказавшись после пронизывающего холода в тепле и уюте сельской кухни, она сразу разомлела, да и выпитое с непривычки крепкое пиво тоже давало о себе знать.
Плотно завернувшись в свое теплое пальто, засунув руки в карманы, она обводила глазами кухню и думала о том, что никогда еще не бывала в такой обволакивающей, покойной атмосфере. По потолку проходили балки с ввинченными в них железными крюками для копченых окороков, широкие подоконники были уставлены горшками с цветущей геранью. На огромной плите посвистывал чайник, кошка свернулась клубочком в камышовом кресле-качалке, на стене висел «календарь хлебороба», окна закрывали хлопчатобумажные занавески в клетку и повсюду витал запах свежеиспеченного хлеба.
Миссис Филипс, в отличие от своего рослого сына, была миниатюрной, седовласой и исключительно опрятной. Она выглядела так, словно работала не покладая рук с самого своего рождения, и глядя на то, как они с Элис проворно снуют по кухне, невинно сплетничая про забавную чету Барнетов, Вирджиния думала, как здорово было бы иметь такую мать. Спокойную, всегда в хорошем настроении, с просторной уютной кухней, где на плите в любое время греется чайник, приглашая к чаепитию.
Приготовив чай, женщины, наконец, присоединились к остальным за столом. Миссис Филипс налила Вирджинии чаю и протянула ей чашку. Вирджиния выпрямилась, вытащила руки из карманов, взяла чашку и с некоторым усилием произнесла:
— Спасибо.
Миссис Филипс рассмеялась.
— Ты совсем сонная, — сказала она.
— Да уж, — согласилась Вирджиния. Теперь они все смотрели на нее, но она помешивала свой чай, не поднимая глаз, потому что не хотела встретиться с его синим насмешливым взглядом.
Однако им пора было двигаться. Снова натянув пальто, они столпились в маленькой прихожей. Лингарды и миссис Филипс уже стояли у раскрытой входной двери, и тут у себя из-за спины Вирджиния услышала голос Юстаса.
— До свидания, — сказал он.
— О! — смущенная, она обернулась назад. — До свидания.
Она хотела было протянуть ему руку, но он, очевидно, не заметил ее жеста, потому что своей не подал.
— Спасибо, что пригласили.
Казалось, он забавлялся, глядя на нее.
— Мне было очень приятно. Буду рад, если вы зайдете еще, в другой раз.
Всю дорогу до дома она смаковала его последние слова, наслаждаясь ими словно драгоценным подарком, полученным на прощание. Однако она так и не вернулась в Пенфолду.
До сего момента, десять лет спустя, в июльский день, исполненный пронизывающей красоты. На обочинах, откуда неслось пенье малиновок, цвела желтая мать-и-мачеха, полыхал утесник, а скалы, поросшие папоротником, казались изумрудными на фоне морской воды цвета гиацинта.
Вирджиния настолько погрузилась в свои хлопоты, беспокоилась о ключах, о том, как ей найти Бозифик, размышляла о приземленных материях вроде плиты, холодильника, постельного белья и посуды, что небом посланное ей дивное утро каким-то образом прошло незамеченным. Однако сейчас она вновь обратила внимание на мир вокруг, вспомнила почему-то маяк — как он вспыхивал и гас над темным морем — и тут же без всяких видимых причин ее согрело внезапно нахлынувшее радостное предчувствие.
Тебе уже не семнадцать лет. Ты женщина, двадцатисемилетняя, независимая, с двумя детьми, машиной и домом в Шотландии. Жизнь не стоит на месте. Все изменяется. Ничто не остается таким же, как было.
У начала проселка, спускавшегося к Пенфолде, стояла деревянная платформа для молочных бидонов, за которой дорога круто шла вниз, петляя между высокими каменными изгородями. Боярышник, истерзанный зимними ветрами, приникал к земле. Когда Вирджиния вслед за «лендровером» Юстаса въехала во двор фермы, откуда ни возьмись выскочили две колли, черная и белая, от пронзительного лая которых бросились врассыпную, недовольно кудахча, коричневые куры породы леггорн.
Юстас остановил «лендровер» в тени амбара и уже вылезал из него, мягко отстраняя собак с дороги. Вирджиния припарковала свою машину следом за ним, открыла дверцу, и колли немедленно бросились к ней; продолжая лаять, они пытались допрыгнуть до нее, поставить лапы на грудь, тянулись, чтобы лизнуть ее в лицо.
— А ну-ка кыш… да успокойтесь вы, черти!
— Ничего страшного… — она погладила узкие головы собак, потрепала пушистую шкуру. — Как их зовут?
