— А куда делись поселения? — спросил кто-то.
— Смерч полностью смыл оба аула на том и на этом склоне, — объяснил просветитель. — Это давно было, более двухсот лет назад. Только с тех пор здесь никто не селился, а щель прозвали Красной…
Давно…
…шелест моря, скрипичный концерт цикад, вдохновенные лягушачьи хоралы: и за всем этим почти неслышимое, неуловимое постукивание снастей укрытой в бухте фелуки. Дикая луна, резкие тени, очерченные горные склоны, тонкий запах дыма, смешанный с другими — влажными и пряными. Быстрые людские тени, негромкий говорок, незнакомый и в то же время словно бы понятный, известный и вечный язык…
Высокий старик в драной черкеске — босой, сутулый, редкобородый — равнодушно торгуется с суетливым турком; а тот торопится, поглядывая на сонное море с опаской, словно дерзкая луна вот-вот наколдует казацкий шлюп.
Рыжая луна пролилась тяжелыми каплями в море, разделила тусклым золотом, залила светом каменный берег, погасила звезды. Словно смотришь на мир сквозь темные очки, а на самом деле — что ни на есть солнечный день. Только лягушки поют свою долгую песню — радуются ночи.
Спать невозможно! Спать — грешно и нелепо. Море тянет к себе. Я подчиняюсь. Вода теплее воздуха. Я плыву с луной, по луне, к луне… На берегу парень поет одну за другой песни для своей подружки, поет, почти не прерываясь и не меняя интонаций. Лягушки, цикады, человек… Так тоже уже было, наверное… Было уже много, много раз.
Странное место, ей-богу. Сначала вроде ничего — как обычно: мусор на пляже, столовка под навесом, пересохшее русло горной речки — треснувшая дощечка на двух камнях перекинута, палатки желтые в зарослях кизила на склоне. Туалеты пахнут по-человечески: хлоркой и… чем еще пахнут туалеты? Туристический приют в ущелье с названием Красная щель, а по-другому — турбаза «Черномория». Тоже все по-человечески — смешные деньги, и живи себе, радуйся: море, солнце, кормежка трехразовая. Хозяин всего этого рая — Валера Савицкий. Мальчишки его Советским прозвали. На вопрос «почему» отвечают, что Валера, мол, любит все советское. Мальчишек много, как и девчонок: спортсмены из Питера, школьники из Твери, две группы из разных сибирских городов. В общей сложности набирается до ста человек вместе с преподавателями.
— А что это такое — советское?
— Ну, это когда все бесплатно и еще партсобрания были, — соображает кто-то. Другие мычат, удовлетворенные ответом. Для одних — целая жизнь, для других — краткий промежуток жестокой российской истории. Ленин — мифический герой, Сталин и Гитлер — близнецы-братья, больше похожие на голливудских вампиров. И ничего с этим нельзя поделать. Правда, патриотизм тоже имеется.
— Почему американцы хотят присвоить себе нашу победу над фашистами? Ведь это мы победили!
В этом «МЫ» чувствуется гордость великоросса, гены которого не ведают поражений.
О том, что было раньше, мальчишки не знают или почти не знают; да и сам Советский плохо помнит.
Он приехал сюда 27 лет назад — инструктором на студенческую практику, — и затянуло.
— Я юрист, — с гордостью говорит Валера, — у меня образование высшее, поэтому я все понимаю. Чего они теперь носятся со своим президентом? Смотреть противно! Демократы хреновы, развалили страну: этот алкаш, и тот еще был — меченый… Воры. Вор на воре. Собрались разбойники в Пуще и поделили. Оно им принадлежало? Они это собирали? Раньше идеалы были, а теперь? Жадность возвели в государственную идею. Уголовники! У меня друзей не осталось, все помешались на прибыли.
Жмурюсь лениво после только что поглощенного обеда. Валера сидит напротив и грузит меня по обыкновению.
— Валер, почему ты все время о политике? — удивляюсь я. — Тебе-то что?
— Как — что? Я историей увлекаюсь, книжки читаю. Вот кто сегодня модный писатель — Сорокин. О чем пишет — о говне. Вот она — главная идея, основа нынешнего рыночного общества. А был бы Сталин — всех этих говноделов давно бы к стенке поставил!
Столовский навес и густая листва заботливо укрывают нас от послеполуденного жара, шелестит море, стучит мячик — рядом играют в пинг-понг. Самое время пойти в домик, поваляться…
— Уже было…
— Что? — Он неумолим. — Значит, мало! Мешаешь жить — к стенке!
— Так ведь ты тоже кому-то мешаешь, — хмыкаю в ответ. — Значит, и тебя тоже?
Перспектива Валере явно не улыбается. Он не желает к стенке, он хочет жить в обществе людей достойных, поступающих только по справедливости. Таких людей, как он сам, — ведь он, несомненно, человек достойный и справедливый… Некоторое время он молчит, наклонив над столом голову. Наверное, я, сам того не ведая, подтачиваю Валерину теорию всеобщего счастья. Он знает, реализация любой идеи требует жертв. И Валера готов жертвовать, ратуя за свою мечту. Распрямившись, глядя прямо мне в глаза, он говорит:
— Значит, и меня!
— Нет, — вздыхаю, — не проходит твоя доктрина. Нам не стрелять друг друга надо, а хоть немного очухаться. Генофонд восстановить.
Он задумывается, встает и молча уходит. Наверное, переваривает услышанное, чтобы снова как-нибудь, сидя со мной в столовке или поймав на пляже, поделиться новыми мыслями о том, «как обустроить Россию».
Так проходит несколько дней. А потом прибывает Саша Локтев — мы с ним познакомились на тех самых театральных тренингах. Саша и Игорь учились в разное время у одного мастера.
Но о Саше надо подробнее.
Он появился как раз во время ужина.
Длинный, тощий, с громадным рюкзаком за плечами. Он ввалился в столовку, увидел нас, обрадовался.
— Ребятушки! — раздался радостный возглас. — Я вас нашел!
Ужинающие туристы побросали ложки и уставились на него с любопытством.
Я представил приятеля Валере. Тот кивнул, осведомился, где он хочет жить, в домике или палатке.
— Не, у меня все с собой, — Саша кивнул на рюкзак, — вы лучше покажите, где у вас можно встать?
— «Дикарей» не пускаю, — отрезал Валера. Потом придирчиво осмотрел и разрешил пока пожить в пустующей палатке, даже денег с него не взял.
Саша, естественно, поселился, питался кашей, оставшейся от завтрака, и бродил по побережью в поисках халявной стоянки. Таковой не обнаружилось. Тогда предприимчивый Саша договорился с Советским об аренде поляны, а точнее, островка, намытого горной речкой. Валера и это разрешил, с одним условием: не должно быть младенцев. Это условие жестко оговаривается Валерой со всеми туристами: на базе нет врача, до ближайшего поселка семь километров, змеи и огонь-трава. Кроме того, Валера панически боится детей. Мы все знаем, что у него есть сын, которого отец видел в последний раз, когда мальчику было лет пять. Может быть, из-за этого при виде младенцев директор сатанеет?
