– Простыли, наверное. Сейчас все простывают. Осень… – не оставлял его в покое Обнаров.
– Да. Простыл. Да… – закивал Сазонов. – Олег, ключи от кабинета дай.
В один из коктейлей он высыпал порошок и, довольный, направился назад, к ожидавшей его за столиком даме. С улыбкой, непринужденно Сазонов подал спутнице «снаряженный» бокал и, сев напротив, стал с жаром что-то говорить. Красавица крутила бокал в руках, без энтузиазма смотрела то на его содержимое, то на Сазонова. Потом, после произнесенного кавалером тоста, она счастливо заулыбалась и степенно, чуть торжественно, понесла бокал ко рту. Улыбка была очень чистой, по-детски доверчивой, от всего сердца.
Обнаров поерзал на стуле, ему стало не по себе, ему вдруг стало стыдно от соучастия.
– Не могу это видеть! – бросил он и сорвался с места.
Выхваченный из ее рук бокал Обнаров выплеснул в лицо оторопевшему от такого поворота событий Сазонову.
– Что смотришь, мажор? Дай по морде! – с вызовом сказал Обнаров.
– Вы ненормальный! Что вы делаете?! – крикнула девушка.
– Тася, заткнись! – рявкнул Сазонов.
Он подлетел к Обнарову, замахнулся, целя в лицо, но Обнаров ловко увернулся от удара, сделал подсечку и потерявший равновесие Сазонов упал в проход к бару.
Обнаров усмехнулся, подбодрил:
– Поднимайся. Поднимайся!
В одно мгновение оказавшись вновь на ногах, Сазонов ринулся к обидчику, но мощный четкий удар в нос опрокинул его навзничь, и Сазонов затих, точно сломанный манекен.
– Помогите же! Люди, что вы смотрите? Помогите! – сквозь грохот музыки кричала спутница Сазонова.
Не обращая более никакого внимания на «мажора», Обнаров бросил коротко: «Мразь!» – и направился к выходу.
– Константин Сергеевич, вам лучше уйти. Побыстрее! – в дверях сказал ему направлявшийся в зал охранник.
На улице Обнаров остановился.
– Черт, где ж я машину-то оставил? – растерянно озираясь по сторонам, сам себя спросил он. – День тяжелейший был, надо же было ночью придурка встретить…
Он достал из кармана пиджака ключи, щелкнул брелоком сигнализации. В конце ряда, у перекрестка, отозвалась черная «Мазда» шестой модели. Обнаров поежился от ледяного порыва ветра, запустил руки в карманы джинсов и по полутемной улочке пошел к машине.
Внезапный рывок, щедрая, вышибающая искры из глаз пощечина. Сильная, так что даже бейсболка слетела на брусчатку.
– Нормально… – потирая щеку только и произнес Обнаров.
– Я думаю, не совсем! – и девушка другой рукой от души отвесила ему еще одну пощечину. – Как теперь? – участливо осведомилась она.
Сейчас в ней не было ничего от той беззащитной, беспомощной леди, которую пожалел Обнаров. Перед ним, подбоченясь, стояла разъяренная фурия.
– Если вы будете продолжать в том же духе, у меня будет сотрясение мозга, – держась за горящие щеки, выговорил потрясенный поворотом событий Обнаров.
– Я убеждена, там нечему сотрясаться!
– Не буду спорить с вами. У вас рука тяжелая.
– Как вы могли?! Ему «скорую» вызывают. Он не может придти в себя! У него нос сломан! – со слезами в голосе выкрикнула она. – Вы что, сумасшедший? Просто так, первого встречного, по лицу…
Она отвернулась, чтобы справиться с собой и не заплакать.
«Господи, как же она красива… Совсем юная. Такая настоящая. Без фальши, без расчета, без надоевших до тошноты полутонов… Ершится, своего урода защищая. Хорошо, если распухшей мордой отделаюсь. Сердце б целым осталось…»
– Вы мне день рождения испортили.
Сейчас она смотрела в его глаза своими бездонными, полными слез глазами.
– Простите… – прошептал он.
Дыхание перехватило, как в детстве, когда тонул в речном омуте. Только сейчас был другой омут – омут ее глаз.
– Я никогда не ударю без причины, – вдруг охрипшим голосом произнес Обнаров. – Вам нужно осмотрительнее выбирать мужчин. Завтра рядом меня может не оказаться.
– О чем вы?
Обнаров взял ее руку, осторожно поднес к губам, поцеловал, сделав над собой усилие, отстранился, сел в машину, осторожно сдав назад, вырулил из тисков стоянки и в считанные секунды скрылся из виду.
– Мама, я дома! Я денег заработал. Несу тебе. Ты где?
Обнаров снял ботинки, заглянул в комнату матери.
Комната была пуста.
– Мама? – встревоженно позвал он.
Обнаров прислушался. Из кухни доносился звук телевизора. Показывали его недавний фильм «Второй». Дело близилось к развязке, где его герой погибал. Он деликатно постучал и распахнул дверь.
Мать сидела на диване и вытирала уголком фартука слезы.
– Привет, родная. Не спится?
– А я тут… Кино вот…
Обнаров выключил телевизор.
– Я его в окошко выброшу, если ты будешь плакать над ерундой!
– Так жалко же… – попыталась оправдаться мать.
– Марта Федоровна, ваш сын здесь. Рядом. Дома. А там, – он ткнул пальцем в потухший экран, – заезженная пленка. – Вот деньги. Убери в свою кубышку.
Он положил на стол пачку пятитысячных купюр.
– Костенька, много…
– Всего пятьсот тысяч. Нет, уже четыреста девяносто пять. Я в кафе расплатился.
– Оставь себе немного. Деньги всегда в кармане должны быть.
– У меня кредитная карта.
– А ГАИшники?
– Я же опер Миша Разов. Мам, ты забыла? Четыре сезона. Со своих они денег не берут. Да я и не нарушаю. Почти… – уточнил он, припомнив сегодняшний коньяк.
Ссадины, оставшиеся от пощечины, ныли. Левая щека покраснела и припухла. Пытаясь снять отек, Обнаров долго умывался, то и дело прикладывая наполненные ледяной водой ладони к лицу.
В коридоре его, выходящего из ванной, встретила мать.
– На-ка, приложи это, – Марта Федоровна протянула два мешочка со льдом, завернутые в маленькие кухонные полотенца. – Иначе завтра с синяками пойдешь.
– Спасибо.
– Жду тебя к столу. Надеюсь, расскажешь матери, с кем подрался?
Ужин был по-домашнему вкусным. Наевшись, Обнаров лег на диван, положив на лицо лед. Мать придвинула стул, села рядом. Маленькой теплой рукой она стала гладить сына по голове, непривычно, назад, зачесывая его темные волосы.
– Ты странно выглядишь, Костя. Пришел с разбитым лицом, а глаза счастливые… Как так?
– Мам, ты все равно не поверишь.
– Скажи правду, поверю. Откуда ссадины?
– Поклонницы поцарапали.
– Поклонница.
– Как догадалась?
– Я женщина, хоть и старая.
– Мам…
– Прекрати, Константин. Я знаю свой возраст. Отец твой не дожил, царство ему небесное. Не видит моего безобразия.
– Мама!
– Хорошо. К делу. Такие царапины, сын, остаются после того, как женщина с украшениями на пальцах или с длинными ногтями дает мужчине пощечину. Женщины редко дают пощечины. Это – крайность. Только за очень низкий поступок. Мой сын совершил низкий поступок?
