– Ты что?! Как это? – Люся поправила указательным пальцем очки, съехавшие на самый кончик носа. – Я не могу…
– Почему? – Влади сделал вид, что очень удивлен ее ответом.
– Ну, во-первых, меня не отпустит мама, во-вторых, у меня школа, а в четверг еще и съемка, а в-третьих, мне там совершенно негде жить. – «А в-четвертых, с какой стати я должна куда-то ехать?..» – подумала Люся, но вслух говорить этого не стала.
– Ну наверняка ты уезжала в какие-нибудь командировки? – Он вопросительно посмотрел на Люсю, а она в ответ лишь качнула головой.
– И отпускала же тебя мама. Правильно? Вот и в этот раз отпустит.
– Но ведь это не командировка, – возразила было Черепашка, но Влади тут же ее перебил.
– Командировка не командировка… Какая разница? Она же не пойдет к тебе на работу узнавать…
– Моя мама работает там же, на телевидении, но проверять она, конечно, все равно не будет… Дело не в этом, просто не могу же я соврать… – Люся, почему-то чувствуя себя виноватой, опустила глаза.
– Тогда скажи правду. – Он немного помолчал. – А что касается съемок и школы, то на них, я думаю, можно забить, – закончил Влади с неожиданной твердостью в голосе.
– Как это? – отстранилась от него Люся. Она снова поправила очки, хотя те и не думали никуда сползать. – Ну, допустим, школа – это ладно. А вот съемки… Это же моя работа, понимаешь? Меня уволят, если я забью на них.
– Ну уволят и ладно… Подумаешь… – Влади махнул рукой. – А может, и не уволят, пустят какие-нибудь там повторы, и все. Ну должен же у тебя, в конце концов, быть отпуск?
– Здравствуйте. – Черепашка кивнула выходившей из подъезда соседке с третьего этажа и тут же снова опустила голову. Она как будто не слышала того, что только что сказал Влади. А он между тем продолжал упорно гнуть свою линию:
– Ну и потом, мы же ненадолго поедем, а жить у меня будем… Вместе с мамой моей, – поспешно добавил Влади. – Ну так что?
– Я не знаю… – Люся наконец посмотрела на него.
– Давай так: ты подумаешь пока, с мамой посоветуешься, а вечером я тебе позвоню. – Влади медленно встал с лавочки. – Хорошо?
– Хорошо. – Люся тоже встала, и в следующую секунду ее сердце забилось часто-часто. «А вдруг он снова меня сейчас поцелует?» – подумала Черепашка.
Но Влади не поцеловал ее. Пройдя несколько шагов, он обернулся, махнул рукой и сказал негромко:
– Пока.
– Пока, – отозвалась Люся, повернулась и быстро вошла в подъезд.
Это мне поручили узнать, куда время течет
и когда в истории начнется новый отчет.
Меня направили туда, где рождается молчание.
Я создан узнать и принести это знание.
Раньше жили в этом месте люди.
Они верили, что конца этому миру не будет,
но стали сбываться древние предсказания.
Все обречены были на скитания.
Люди ушли, не переставая ждать,
что подобное может случиться опять.
И никто уже не помнит – это сказка или быль,
что их прошлую страну поглотила бархатная пыль.
Точно это можно узнать только там,
и все готовы поверить моим словам
о том покинутом месте, где движения нет,
куда может проникнуть только лунный свет.
Когда-то росли здесь цветы,
исполнялись мечты,
здесь жили люди, но потом они ушли навсегда.
Жизни других исчезли без следа,
без следа, без следа.
Я спускаюсь по ступеням в комнату теней,
в царство забытых дней и ночей,
где воздух замещен тишиной
и все вокруг окутано призрачной тьмой.
Сюда последний раз приходили сотни лет назад,
и я здесь первый за несколько веков подряд.
Ровные слои бархатной пыли
следы последних посетителей скрыли.
Ночные тучи расступились, светит луна,
луч мутного света льется из окна.
Холодные каменные плиты пола
бархатной пылью покрыты.
Мои глаза привыкают к этой дикой тьме,
я начинаю различать портреты на стене.
Беру старинную шкатулку в руки,
слышу нежные магические звуки.
Я околдован этим звоном тихим.
Все вокруг выглядит загадочным, двуликим.
Я прикован к этому магическому миру… да-да…
Это воплощение психолиры.
Стенам передается дрожь тела.
Медленно ступаю я вперед несмело.
Я не смею нарушать этот великий покой
веков небрежностью своих шагов.
Я гляжу без движения сквозь холод камней —
пропасть расширяется в памяти моей.
Время бесшумно поглощает города и страны,
и ничего уже не значат человеческие планы.
Замедляется звук времени, шагов,
затихает нежный шепот песочных часов.
Мои движения сковала магическая сила,
и бархатная пыль уже мои мысли покрыла.
Остановись, постой, замедли сердца бой.
Сюда проник шум вместе со мной.
Мерцающий свет засыпающих глаз угасает,
сознание мое силу теряет.
Эти мысли, леденеющие кровь…
Свет потухнет навсегда и не разбудит меня вновь.
Я останусь жертвой бархатной пыли,
как и люди те, которые столетия назад здесь жили.
Ушедшие в прошлое, стертые временем,
ушедшие в прошлое, застывшие навеки.
Психолира – строго психическая лирика.
Корни, которые кто-то помнит.
Чтоб в страшной пустоте мое осталось тело,
Чтобы в последний раз душа моя горела
Земным бессилием, летя в рассветной мгле,
И дикой жалостью к оставленной Земле.
В третий раз Черепашка перематывала кассету на начало этой песни, которая называлась «Бархатная пыль», и каждый раз она находила в ней что-то новое. Причудливые сочетания слов поворачивались вдруг скрытой ранее гранью, будто алмаз, отражающий свет. Песня казалась Люсе удивительно, до слез печальной. И когда дверь в комнату медленно приоткрылась, глаза ее были на мокром месте.
– Привет, извини, если помешала… Это ты к передаче готовишься? – спросила Елена Юрьевна.
– Угу, – соврала Люся и принялась тереть глаза.
– Забавная вещица, – наклонила голову набок мама. – Это «Каста»?
