Пару раз за неделю я случайно заметила, как моя дочь складывается пополам от смеха, видя, как ее мать пытается овладеть позицией «руки-облака». Как-то раз мы играли в животных, и она до сих, пор может неплохо изобразить если и не медведя, то хотя бы меня, пытающуюся изображать переваливающуюся походку и рычать. Думаю, в один из дней мне удалось пообщаться с ней целых пять минут. Хотя, возможно, я преувеличиваю. Три минуты. Мои подруги, вместе с которыми я приехала сюда, присоединились к курсу, но их мужья отказались. Поэтому по вечерам мы встречались и сидели в традиционной французской манере, довершая радости дня огромными количествами вина. К моему удивлению, мастер вовсе не прятался, чтобы помедитировать где-нибудь в тишине, а пил даже больше нашего. Люблю французов. Мы разбредались по постелям, чтобы урвать пару часов сна перед привычной очередью в душ.
Готова спорить, что вы думаете, будто я сейчас расскажу, что медитации стали успокаивающими, и мне больше не хотелось кофе. Медитации стали еще хуже. Кофе же, напротив, стал лучше. Но чудо все же случилось. К этому моменту я уже была готова следовать за французом до края земли и отдать ему мое тело, душу и все, чего бы ему ни захотелось.
Последним утром мы все пошли с ним в лес на уборку. Каждый из нас должен был выбрать себе для работы партнера, и я направилась прямиком к нему, думая: «Я могу произвести на него впечатление. Я училась танцевать. У меня все получится». Он повернулся ко мне и крепко уперся ступнями в землю.
– Попытайся меня опрокинуть, – сказал он. – Все дело в энергии и equilibre (фр. равновесие – прим. пер.), тогда начинать. – Да запросто. Два часа спустя – смеющийся учитель и задыхающаяся девчонка из Англии. – Ты должна знать свой центр. – Затем он взмахивает руками, словно поднимая что-то с земли. Он схлопывает ладони, создавая как бы видимую форму. Он играет с воздухом. Он перебрасывает его с ладони на ладонь, а потом бросает его мне. Мяч, которого не видно. Я могу только чувствовать его. Нет, правда, клянусь, я чувствовала мячик энергии, я его не воображала. Я чувствовала прикосновение воздуха к своим пальцам так же ясно, как чувствую сейчас прикосновения к ним клавиатуры.
Пока мы играли невидимым мячом, разверзлись хляби небесные, и хлынул дождь. Люди заспешили по тропинке в сторону дома, но я заигралась. Я хотела увидеть, заметил ли это мастер. Он ничего не пропустил и, когда остальные уже скрылись из виду, присоединился ко мне. На нас отвесными струями лил теплый дождь. Я была похожа на девушку с календаря, для которого делали фотосессию в мокрых футболках, и ему нравилось это зрелище. Он был так привлекателен. Разве мог француз позволить какой-то мелочи вроде проливного дождя встать на пути любовной интрижки? Мммм... используй все для обучения, развития, роста и возможностей?
Он поставил на землю сумку и притянул меня к себе, чтобы поцеловать. И, кажется, если быть справедливой к себе, я колебалась не меньше 0,5 секунды прежде, чем ответить на поцелуй. Мы стояли под ливнем и целовались, как страстные подростки. Страстные французские подростки. Потом мы пошлепали по грязи в сторону gite. Он сфотографировал меня эдакой вот мокрой курицей. Появилась моя дочурка и сообщила:
– Мама, кстати, твоя футболка совсем просвечивает. В ответ я с видом послушной дочери сказала:
– Хорошо, не волнуйся, я сейчас же пойду и переоденусь.
Вечером мы рассказывали анекдоты. Переводчик отрабатывал дополнительное время, и люди с хорошим воспитанием смеялись дважды. У одного из французов оказался с собой аккордеон и, кажется, неисчерпаемый запас песен и танцевальных мелодий. В последний вечер ко мне подошел немецкий господин лет шестидесяти, похожий на Юла Бринера из фильма «Король и я», и поклонился.
– Вальс? – предложил он.
Вместо ответа я ухитрилась изобразить глубокий реверанс. Я знала, что когда-нибудь мне пригодится опыт десятилетнего обучения в школе актерского мастерства. Следующие два часа он безостановочно танцевал со мной. В вальсе есть что-то волшебное. В обыденной жизни не так просто найти мужчину, который готов вести, но иногда, на танцплощадке, можно встретить такого, который знает, что делает. И все, что мне оставалось, это следовать за ним. Это было настоящее блаженство.
Все это время я мечтательно смотрела на француза, изучая внезапно возникший вокруг него почти осязаемый барьер даже-не-думай-об-этом. Вряд ли он целовал под дождем всех женщин подряд. Он, по всей видимости, безумно влюблен в меня? Я принялась строить безумные фантазии в рамках открывающихся возможностей. Возможно, я могу объявиться у него перед дверьми глухой ночью, и он без слов увлечет меня в ночь немыслимого блаженства. А может быть, покачает головой и скажет: «Mais non! (фр. «ни за что» – прим. пер.)», и я буду чувствовать себя безумно униженной и отвратительно неловкой весь следующий день. В любом случае я всегда могла пойти и проверить, что будет: в конечном счете, телесный контакт и сон тоже не исключались.
И где же приверженность к высоким идеалам, которых, как мне казалось, у меня было во множестве? Я ничего о нем не знала. Он мог быть даже женат, он мог жить с кем-то, у него мог быть постоянный партнер. Я не спрашивала. Он не спрашивал. Почему это казалось таким неважным? Я вообразила, будто он совершенно свободен и может делать все, что заблагорассудится. Может быть, он находил себе новую любовницу на каждом курсе? Наши взгляды столкнулись над столом, и я безуспешно попыталась понять, о чем он говорит. Я ощущала легкую слабость в коленках и все никак не могла припомнить французский эквивалент фразы «бабочки в желудке» (что-то вроде «нервная дрожь» – прим. пер.). Я пожала плечами, попытавшись вежливо изобразить замешательство.
– Я сказаль, не хотеть ли ты encore du vin rouge (фр. «еще красного вина» – прим. пер.).
Он наполнил мой бокал. Это, несомненно, был условный сигнал, означавший: «Не хочешь ли ты переспать со мной сегодня?» Да, я очевидно безумно ему понравилась. Может быть, он собирался возникнуть в моем окне, как не сделал Жерар Депардье в «Сирано де Бержераке», чтобы соблазнить меня против воли...
У меня были приятели и сексуальные партнеры с тех пор, как Человек в Тапочках прошаркал прочь из моей жизни, но ни одного из них я не назвала бы своим «любовником». Это напоминало особою возможность душевного спада. Я принялась оправдывать собственные фантазии. Что бы там ни было такое эта «любовь», во мне были просто массы ее в отношении этого мужчины. Мне нравилась его работа, то, как он выглядел, как двигался, разговоры с ним поднимали мне настроение. Вызов ситуации был в том, чтобы получать от всего этого удовольствие и не привязываться к нему. Он всю неделю получал удовольствие от моего присутствия, но не «привязал» себя ко мне (французская форма глагола – возвратная). Но была ли эта совершенная форма «не-привязанности» всего лишь способом наслаждаться присутствием женщины, не желая при этом осложнять себе жизнь?
