Он медленно и отчетливо произнес:
– Тебе следовало быть со мной искренней.
– А ты был со мной откровенен?
Он быстро сел и посмотрел ей прямо в глаза:
– Да, я был с тобой откровенен. У меня нет женщины. Как ты знаешь, я вдовец. Господи боже, весь мир знает, что я вдовец. И у меня, можно считать, никого не было с тех пор, как Сильви умерла. Да, конечно, у меня изредка появлялись женщины, но я не придавал этим отношениям никакого значения. Сильви умерла шесть лет назад, с той поры я ни разу не влюблялся. Честно говоря, Ванесса, я решил, что у нас с тобой может что-то получиться, что между нами возникло нечто совершенно особенное. Мне хочется быть счастливым, Ванесса, я хочу еще разок попробовать испытать судьбу. – Он передернулся. – Видимо, я ошибся насчет нас с тобой.
Она не отвечала и не поднимала глаз, нервно теребя кольцо на руке.
Воцарилось неловкое молчание.
Наконец она спросила:
– Скажи, Билл, что ты на самом деле чувствуешь ко мне? Только постарайся быть честным.
Он исподлобья взглянул на нее.
– Мы только что с такой страстью любили друг друга, и ты меня еще спрашиваешь? – Он коротко и сухо рассмеялся, поджал губы. – Я схожу по тебе с ума, я сгораю от желания. Мне нравится заниматься с тобой любовью. Давай смотреть правде в глаза: мы идеальные сексуальные партнеры. Мне нравится быть с тобой – гулять, разговаривать, молчать. Я восхищаюсь твоим талантом. Не так давно в холле гостиницы я тебе уже признался: меня невероятно влечет к тебе, Ванесса.
– А меня к тебе, Билл. Так сильно влечет, что я ни о чем другом думать не могла все эти дни. Я знаю только одно: я хочу быть с тобой. Всегда, когда представится возможность. Ты – иностранный корреспондент, ты снова вернешься в Боснию или уедешь куда-нибудь еще, у меня тоже есть моя работа… – Она опустила голову, в глазах заблестели слезы. – Думаю, мы будем встречаться как можно чаще, как только позволят обстоятельства… а там посмотрим, как у нас сложится.
– Пусть все идет своим чередом, ты это хочешь сказать? Пусть все рассудит время?
– Да. Если моя мать сталкивается с трудностями, она всегда мне говорит: «Вэнни, жизнь сама все расставит по своим местам. Чаще всего такое решение и бывает самым мудрым». Такая вот у нее философия.
Билл задумчиво смотрел на нее.
– Так ты хочешь, чтобы мы встречались потихоньку? У нас будет тайный роман? Потому что ты не хочешь причинять боль своему мужу. Я правильно понял?
– Когда ты так говоришь, это звучит ужасно.
– Но ведь это правда. Я – журналист, я всегда стараюсь докопаться до правды.
Ванесса обреченно покачала головой, снова закусила губу. По ее щекам медленно поползли слезы.
– Ради всего святого, только не начинай плакать! – Он притянул ее к себе, обнял. Смахнув кончиками пальцев ее слезы, он поднял к себе ее лицо и нежно поцеловал в губы.
Переведя дыхание, она попросила:
– Прошу тебя, Билл, скажи, что ты на меня не сердишься.
– Я не сержусь. Просто я эгоистичен, как любой мужчина, и мне хочется, чтобы ты всегда была моей. Слушай, ты не совершила никакого преступления. Да и вообще, с чего ты должна рисковать своим благополучием ради меня? – Он усмехнулся. – Вечно мне не везет. Я рискую и проигрываю.
– Не смей так говорить! – воскликнула она, сверкая глазами.
Он прижал ее к себе покрепче и прошептал:
– Я хочу быть твоим любовником. Почему бы тебе не снять этот дурацкий халат, чтобы я немедленно мог приступить к делу?
Следующий день выдался необыкновенно ясным, полным света. Ослепительный день: чистое ярко-синее небо без единого облачка и сверкающее солнце, отражающееся в водной глади лагуны. Было довольно холодно, но не так, как в последние дни, туман наконец рассеялся.
В этот прекрасный воскресный день Билл и Ванесса несколько часов подряд бродили, держась за руки, по улицам и площадям. Они почти не разговаривали, но им было так хорошо вдвоем, что слова и не требовались. Они наслаждались Венецией. Миновав «Галлери дель Академиа», они спустились по улице Камбара, прошли по Контарини-Корфу, пока наконец не дошли до Фондамента Приули-Нани.
– Конечно, я помню эти места. – Ванесса повернула к Биллу улыбающееся лицо. Они продолжали идти вниз по улице. – Это старинная лодочная пристань Сан-Тровазо, где ремонтируют гондолы. – Она показала на древнее, довольно потрепанного вида здание. – Я была здесь однажды с отцом. Ему хотелось увидеть церковь Сан-Тровазо. Она очень-очень старая, если я правильно все помню.
– Да, верно, – подтвердил Билл. – Ее построили в десятом веке. Сейчас я тебя туда отведу. В церковь. Я хочу показать тебе одну из моих самых любимых картин. Это Тинторетто. Между прочим, лодочная пристань Сан-Тровазо – единственное оставшееся в Венеции место, где продолжают строить гондолы.
– Да, это искусство мало-помалу исчезает. Как много старинных ремесел исчезло со временем, – с сожалением проговорила она. – Но, слава богу, ремесло стеклодувов еще процветает! – Ванесса посмотрела на него и улыбнулась.
Они прошли через лодочную пристань и вышли на мост делле Мераведжи – мост Чудес. Через минуту они уже подходили к церкви Сан-Тровазо, построенной из светлого камня. Изящная колокольня, словно бессменный часовой, возвышалась над деревьями, своим силуэтом вонзаясь в бирюзовое небо.
Они вошли в церковь и на мгновение застыли на пороге. Внутри было сумрачно и как-то необыкновенно тихо. Оба на минуту преклонили колени. Билл бросил быстрый взгляд на Ванессу, но ничего не спросил, поняв, что она тоже католичка. Они медленно приблизились к алтарю.
Билл сразу же обратил внимание Ванессы на два полотна, висящих по обеим сторонам хоров.
– Обе картины принадлежат кисти Тинторетто, – пояснил он. – Это его последние в жизни картины. Он их написал в 1594 году.
Они подошли к «Поклонению волхвов».
– Мне самой всегда нравилась именно эта картина, – удивленно сказала Ванесса – Она – просто чудо. Поразительное совершенство во всем: цвет, образы, мазок.
– Он великий мастер, – подхватил Билл. – Истинно божественный талант.
Он застыл на месте, завороженный, и просто молча смотрел на картину, даже не пытаясь скрыть слезы восторга.
Ванесса поняла, что это полотно действует на Билла необычайно сильно, едва ли не вводит в гипнотический транс. Несколько раз она бросала на него недоуменные взгляды, но не произносила ни слова, не желая рассеивать волшебные чары. Он был потрясен, растерян. Никогда прежде Ванесса не видела, чтобы произведение искусства так мощно и непосредственно воздействовало на зрителя.
Оторвав наконец взгляд от картины, Билл сказал:
– Когда я смотрю на этого Тинторетто, на другие шедевры Венеции, когда я осознаю, какую несравненную красоту может создавать человек, я прихожу в недоумение. Носителем зла и кошмарной ненависти, поражающей здравый рассудок, является тоже человек. Как примирить две эти его ипостаси?
