Я собрался на выход, но Ветров преграждает собой путь. Зло уставился на меня, скрепя зубами. Желваки на скулах натянулись струной, а безумный взгляд лишь показывал состояние Кирилла, что он совершенно не отдает отчет в том, что прежде всего делает плохо Еве, устраивая напоказ разборки. Например, секретарь, который как раз сидит напротив кабинета Калашниковой, навострил уши и заглядывает сюда. Мальчишка-практикант, сощурив свой взгляд, держит руку на пульсе, готовясь вызвать охрану, но я покачал головой, чтобы он не смел этого делать.
— Ветров, не веди себя, как кретин, — чуть наклоняюсь к нему и говорю шепотом. — Не нужно показательных сцен, я прекрасно знаю, кто ты такой на самом деле, — отстраняюсь и подмигиваю.
— Ты ничего обо мне не знаешь, Александров, — хрипит, срываясь на последнем слове. Отталкивает меня, пытаясь закрыть дверь, чтобы продолжить потасовку, но я не даю ему такой возможности. Хватаю его за грудки и припечатываю к стене. Стук удара слышен всем: не только стажеру, но и соседнему кабинету, где восседают несколько коллег Калашниковой. Ветров вырывается, но разница в высоте роста играет в мою пользу.
— Я знаю о тебе практически всё, сукин ты сын, — громоподобным голосом срываюсь на Кирилла, стараясь держать себя в руках. Меня дико трясет от злости и ненависти к этому ублюдку, который присосался к Калашниковой и за ее счет выплывает в делах. Я так же прекрасно знаю, что два года назад эта сука палец о палец не стукнула, чтобы помочь мне и моей компании в обвинениях. Все сделала Ева. Ветров на секунду замер, шокированный моим негативным высказыванием, но как быстро он перевоплотился, оскалившись и рассмеявшись.
— Нет, — хохочет, ударяя по рукам и высвобождаясь из моей крепкой хватки, — не всё.
— Не смей попадаться мне на глаза, Ветров, когда-нибудь это плохо кончится, — пригрозив ему, отступаю. Я поправляю свой пиджак опять, затем смотрю на часы. Пора ехать в компанию, заниматься делами, которые без меня будут стоять на месте.
— Для тебя, Александров, — ехидно замечает, привлекая мое внимание своей интонацией, — я уже в курсе, зачем ты обратился к моей девочке, — эта падла ставит ударение на собственничество по отношению к Еве, как к вещи.
— Слишком самоуверенно, однако, — с издевкой передергиваю, — а твоя девочка знает, где пропадает ее любимый и неповторимый? — ухмыляюсь, когда Ветров срывается с места и сам оставляет меня в кабинете Евы одного. Вот, пожалуй, вопрос, на который Ева должна прежде всего ответить, насколько ее мужчина верен ей, раз может ошиваться в клубах и срываться на других девушках, стараясь обуздать свою садистскую сучность. Ветров — садист, и ему нужно чувствовать боль его сабы, или той, кто согласится поучаствовать в сессии. А судя по Калашниковой, она ему такой возможности не дает, иначе было бы все по-другому. И сейчас не было бы в Еве чувства вины за свою слабость, за то, что на миг отдалась мне.
Оставив стажеру свою визитку с просьбой передать ее Калашниковой, сам вышел из здания полный решимости, что она возьмется за дело, как тогда. Ева вытащит меня из дерьма, которым кто-то пытается уделать меня, очернив репутацию. Моя машина стояла уже у входа, а личная охрана сканировала оживленную улицу.
— Лев Львович, надеюсь Ветров не создаст вам вновь проблем? — интересуется Сергей, открыв пассажирскую дверь. Я замер на секунду и снова обернулся к зданию лицом чего-то ожидая. Ева осталась без защиты, без моей помощи, и оттого я чувствую себя предателем по отношению к ней. Но, черт возьми, если сейчас ворвусь, никто не поймет, даже она. Это только усугубит положение нас двоих. Калашникова дорога мне, и мне бы не хотелось совсем терять нить, едва связывающую нас.
— Надеюсь, что нет, Сергей, — спокойно отвечаю, хотя сам сомневаюсь в этом. Нет уверенности в том, что Кирилл не воспользуется сложившейся ситуацией. Однажды я отступил, второго раза уже не будет. — Едем в головной офис, — отдаю приказ, а сам вновь гляжу в окно, принадлежавшее кабинету Евы.
Служащие моего банка встретили меня каждый по-разному. В некоторых проскальзывало подозрение, в других сожаление, а кто-то вовсе был безразличен к моему появлению, продолжая выполнять свою работу. Значит, новость уже просочилась в прессу, но мне было интересно другое: кто та девушка, что стала жертвой убийства, ведь о ней мне ничего не ясно до сих пор. Проходя к лифту, я заметил мелькание новостной ленты по телевизору, который висел над стойкой регистрации. Репортаж шел с места, где было обнаружено тело. Судя по всему, пронырливые репортёры успели запечатлеть на пленку горячую новость. Остановившись, я всматривался в каждую деталь, которая была видна моему взору. На носилках уносили мертвую девушку, её рука, неприкрытая белой тканью, свисала, словно была переломлена. Скопление горожан вокруг красной ленты угнетало положение, но, когда бригада скорой помощи приблизилась к ним, те кинулись врассыпную, вдруг вспомнив о своих важных делах. Темный переулок до боли знаком: это задняя часть двора клуба «666», там стоят мусорные баки, но, насколько я помню, должны быть камеры слежения и видеофиксации.
— Лев, — слышу позади хрипловатый голос Суханова, тот хлопнул меня по плечу. Я будто очнулся ото сна, дернувшись от неожиданности. Служащие тоже засуетились, разбегаясь кто куда спешил прежде.
— Дьякон, добрый день, — прочистив горло, жму руку нашему семейному другу. Старик выглядит уставшим, загруженным сполна, а тут еще я снова вывалил на него свои проблемы. — Кто та девушка? — сразу задаю вопрос, кивнув на телевизор, на экране которого теперь красуется мое лицо.
— Дочь Игната Лотарёва, — сдавленным голосом отвечает на мой вопрос. Это был шах и мат в мою сторону, потому что он выступал против меня на каждом судебном разбирательстве, касающихся моей компании. Лотарёв давно точит зуб на мой бизнес, а теперь это станет его вендеттой.
— Я встречался с ней несколько месяцев. Наши отношения закончились чуть больше трех недель назад, — сухо замечаю, понимая почему подозрения первыми пали на меня. Суханов согласно кивает, затем здоровается с мимо проходящим знакомым.
Для меня все лица слились в одно пятно, потому как резко почувствовал головокружение. Жанна была милой девушкой, истиной сабмиссив, желающей покорно служить своему Дому. Но иногда её поведение было чересчур вызывающим, и потому она неоднократно вылетала из тематических клубов. Моей последней каплей в нашем тандеме стало ее желание получить больше боли, чем она была готова принять. А потом Жанна призналась, что таким образом хотела стать ближе — получить любовь, которую я никогда не проявлял ни к одной женщине. Хотя я лукавлю… есть одна, но она мой запретный плод, к которому безумно тянет. Лотарёва сама предложила разойтись, я не стал препятствовать, потому что для меня желание женщины — закон.
— Ева берется за дело, — Суханов щелкает пальцами перед моим носом, и я будто оживаю. — Я переговорил с ней. — Мне самому хотелось услышать ее голос, спросить, все ли в порядке? Как Ветров повел себя, и смогла ли Калашникова дать отпор этому идиоту. Вопросов было много, и все же не спешил нарушать дистанцию.
— Очень хорошо, — искренне рад, а потом резко пристально уставился на Дьякона, — проследи, чтобы Калашникова вновь не спасовала. Только она вытянет меня из этой грязи. Ветров уже навострил свои уши, как и в прошлый раз. — Дыхание сперло от бушующего гнева, стоило мне вспомнить выходку Кирилла в прошлом и сейчас. Суханов ухмыльнулся, вновь хлопая меня по плечу, словно я ему сын и он готов дать мне совет.
— Пригласил бы Еву на ужин, что ли, — по-доброму кивает, затем подмигивает мне. — Ходишь вокруг, да около.
— Не говори ерунды, — отмахиваюсь от старика, стараясь не глядеть в проницательные глаза. Дьякон единственный, кто знает, что мне Калашникова не безразлична. Как только ему пришло в голову познакомить нас, в то самый день мое спокойствие было нарушено.
— Конечно, — оставляет меня одного среди толпы зевак.
