Да, мужик в черном, молодец, гони этого петуха от своих лебедей. Ошиваются тут на озерах всякие. Полным полно других танцовщиц, видели в прошлой сцене, нечего к балеринке приставать. И не надо руки заламывать, Барашек! Тебе никто не верит. Твоя задница и то играет лучше.
Боже…
Как высоко она, оказывается, ногу может поднять. И даже в такой позе наклониться? Так низко?…
Я же теперь никогда этого не забуду.
И как она двигает руками, как будто за ее спиной и правда крылья. Будто вот-вот оторвется и взлетит на самом деле над сценой.
И того, какая она вся хрупкая, нежная. Тонкая. И как, при этом, твердо врала Морозову, ни капли не меняясь в лице.
Несмотря на то, что она девочка, она умеет держать себя в ежовых рукавицах. Даже сейчас, когда так глубоко дышит, при этом все равно улыбается. Как будто проще простого вот так балансировать и вертеться на одной ноге. Как будто это одно сплошное удовольствие, а не кропотливый многочасовый труд.
Нежная, неуловимая балеринка, ради которой целый зал в один момент взрывается овациями. И я понимаю, что тоже стою вместе с ними. И тоже хлопаю. А моя соседка больше не хмурится, глядя на меня, а обменивается со мной восхищенным взглядом.
И не могу остановиться. Даже когда она убегает за кулисы, я почему-то хлопаю так сильно, словно знаю, она обязательно услышит. Узнает. И появится снова.
Она действительно выбегает, склоняется так низко и замирает, как статуя. А потом поднимает голову и улыбается. Не мне. Барашку.
Я бы все отдал, чтобы она вот так улыбалась мне.
Занавес отрезает балеринку от меня, а в зале снова вспыхивает свет. Люди поднимаются со своих мест, и я тоже не могу усидеть на месте. Нахожу в коридорах того ряженного и протягиваю деньги за программку. Говорят, искусство бесценно. Согласиться с этим сложно, когда в кармане всего пять сотен, но я должен узнать, кто все эти люди и кого играет Барашек.
У Барашка оказывается главная роль принца, который влюбляется в заколдованную принцессу. Но потом, как последний мудак, выбирает не ее, а принцесса едва не погибает. Ну понятно, почему Барашка выбрали, роль как раз по нему. Самовлюбленный мудак, который наверняка в свой гульфик перед выступлениями подкладывает дополнительный поролон.
— Кхм… Вот так встреча.
Чуть не роняю программку. Передо мной стоит призрак моей прошлой жизни. Сам Маяк в расшитой серебряными нитями белой кипе, в костюме тройке с шелковой жилеткой и даже серебряной цепочкой на груди, тянущейся от одного кармана к другому. Держит под руку бледную женщину в платке, длинной юбке ниже колен и бесформенном пиджаке бордового цвета.
Маяк улыбается с прищуром, явно пытаясь вспомнить, как же меня звали по-настоящему, чтобы не пользоваться кличкой. Мне легче, я его настоящего имени никогда и не знал.
— Мама, идите в зал. Уже третий звонок. Только что отзвенел!
Это может быть и свекровь Маяка, а может и мать, понять сложно. В любом случае женщина без возражений повинуется, хотя еще даже второго звонка не было.
— Так-так... Костя, верно? Удивлен такой встрече. На путь исправления, что ли, встал?
Все-таки вспомнил имя, а все остальное пропускаю мимо ушей.
— А мне к тебе как обращаться? — уточняю.
— А никак, Костик, — тут же отрезает Маяк, становясь самим собой. Каким я и помнил его возле грязных тачек по колено в болотной жиже. — Слышал, ты знатно наследил в прошлой гонке?
Спорить бесполезно, так что я просто жду, что будет дальше.
— Урок усвоил? А если нет, сходи на второй акт, посмотри, что бывает, когда выбираешь не ту принцессу.
Он даже про дочку Дмитриева знает, дело — дрянь.
— Так что с моим участием в гонках, Маяк?
— Держи язык за зубами, Костя, — цедит он зло.
— Просто ты ведь тоже прекрасно живешь двойной жизнью, несмотря ни на что, — продолжаю нагло. — Я тоже так могу.
— Кишка тонка, — плюет Маяк и тут же кланяется старику в черном плаще до пят и в черной кипе на голове: — Добрый вечер, ребе Залман. Рад видеть вас в добром здравии… А теперь слушай сюда, малек. Ты уже выбил в отборочном туре тачку Дмитриева, а потом облажался, думаешь, я позволю тебе дальше выбирать самому? Нифига. Если ты хочешь участвовать дальше, то только на моих условиях.
— Это каких же?
— Выбираешь только те тачки, на которые я тебе укажу. И не перебегаешь дорогу лидерам, ясно?
Ясно то, что кто-то сверху сильно разозлился за то, что я так бесславно слил тачку Дмитриева. Все было бы проще, если бы меня не закрыл Морозов, а так я дважды накосячил. Или трижды, если считать еще и балеринку. Короче, Маяка понять можно.
— Слушай, может, не твое это, Кость? Шел бы ты лучше, пожил бы нормальной жизнью, пока молодой. Подумаешь бабки хорошие, но они нифига не легкие. А так, глядишь, и кости останутся целыми, и шею не свернешь на очередном повороте. А еще менты от тебя наконец-то отстанут, плохо разве? Забей, Костя, на гонки. Научишься еще чему-нибудь полезному, кроме как тачки взламывать. Раньше тебе везло, но сейчас ты ведь стал неприятности, как магнитом притягивать, заметил? Костян, это знак. На этот раз тебя мать спасла, но скоро, глядишь, совсем везти совсем перестанет. Нахера ты это делаешь, Костян? Крутым хочешь казаться? Счеты с жизнью сводишь? Ради чего это все?
Слить меня, как конкурента, всем соперникам выгодно. Иначе Маяк бы не заливался соловьем.
От ответа меня спасает второй звонок. После третьего в зал уже не пустят, так что все вокруг моментально приходят в движение.
Маяк остается на месте, но времени у него тоже мало.
— Молодые люди! — окликает нас контролерша. — Третий звонок уже скоро!
— Я прошел отборочный? — перехожу сразу к сути. — А значит, могу участвовать хотя бы в первом туре. А дальше — посмотрим. Может, не приду первым сам, а может, ты специально для меня какое-нибудь разбитое корыто выберешь. Но я хочу в заезд. Ты же не хочешь, чтобы другие узнали, что ты правила не соблюдаешь?
— Каков гаденыш, ты мне еще и угрожаешь?
— Я хочу то, что принадлежит мне по праву. Я прошел отборочный.
— Черт с тобой. Инфу о машине получишь на телефон сегодня же.
Маяк хочет уйти, но я хватаю его за рукав в последний момент. Я наконец-то понял, что не давало мне покоя в его словах.
— Почему ты сказал, что меня мать спасла? Дело закрыли после того, как Дмитриев забрал все претензии.
Лицо Маяка вытягивается, а потом он принимается хохотать.
— Так ты не знаешь, что ли? Ой, ну умора!
— Молодые люди, имейте совесть! Не на базаре!
— Уже идем! — отзывается веселый Маяк. — Простите за шум! Ну ты даешь, Костян. А я-то думал, ты специально в театр поперся, а ты случайно, что ли?
— Чего я не знаю? — ору громче.
— Скоро узнаешь! — отвечает Маяк, не оборачиваясь.
Он исчезает, а я от бессилия луплю кулаком по стене возле себя.
— Что вы себе позволяете? — подскакивает ряженый, у которого я брал программку. — Сейчас охрану вызову!
— Не надо. Сам уйду.
Сую ему в руки купленный буклет и иду на выход. Насмотрелся. Хватит. Все мозги эти две недели были балеринкой заняты.
В опустевшем коридоре слышу, как за стеной снова настраивается оркестр. На часах еще полно времени до полуночи, а мать меня раньше дома не ждет.
Вот и славно.
Глава 10
Сначала я делаю три круга вокруг нашего дома, изучая все припаркованные автомобили, но ни одной подозрительной или знакомой тачки не вижу. Может, и зря я так сорвался домой и не досмотрел балет, но все сомнения быстро развеиваются.
Входная дверь оказывается заперта на три оборота, хотя обычно мама не делает так даже, когда уходит, а сейчас она совершенно точно дома. Я видел, что в квартире горит свет.
В прихожей я сразу натыкаюсь на обувь сорок четвертого размера, а на вешалке вижу черное пальто. В нос ударяет приторно-сладкий запах цветов, и огромный букет обнаруживается на кухне.
