— Давайте разберёмся спокойно, — начала Мари, — я, по-Вашему… э-м-м… предположению сначала расчётливо вытурила Вас с дядей из кабинета, потом по-быстрому соблазнила холодного безэмоционального сноба Тэккерея… который, на минуточку, брезговал со мной даже одним воздухом дышать! И всё это, замечу, в течение пары минут…
Мари входила в раж, всё ярче и ярче представляя картину элитного дискомфортного разврата, который ей так удачно и незапланированно обломился.
— Если вычесть время на уламывание такой ледяной рыбы по-быстрому со мной перепихнуться… м-да, назвать мистера Тэккерея позорным скорострелом — это промолчать. Гиннес завистливо рыдает в углу…
Мари очень понравилось наблюдать за сменой эмоций на лице профессора Грэга. Прям залюбовалась. Вероятно, наутро у бедняги будет ужасно ломить всё лицо — такая непозволительно живая мимика сначала перекосила его черты безудержным гневом, потом нетерпением, затем сменилось недоумением и вот, наконец-то, та-дам! Мамочки родные, это же смех!!! Мистер! Куда Вы дели нашего любимого профессора?! Сейчас же верните!!!
Грэг хохотал. Закинув назад голову. Громким раскатистым смехом. До, честное слово, до слёз!
— И самое пикантное, — решила впендюрить вишенку на торт девушка, — после всей этой вольной программы спринтеров-рекордсменов, наш элитный аристократ так впечатлился моим… э-м-м… педагогическим талантом, что в приказном порядке потребовал от руководства школы проконтролировать, чтоб его десятилетний сын непременно посещал занятия такого способного, простите, педагога…
— Да уж, я, как-то, сразу не сообразил, — буркнул Грэг, вытирая глаза.
— Тогда, возможно, Вы уже отпустите мою руку? Причина сбегать у меня, как видите, отпала.
— Извините, мисс Мари, — смутился профессор и быстро спрятал руку за спину, — Возможно, Вы будете так любезны, и объясните мне, чем же таким эффективным был мотивирован наш самый заклятый учредитель? Совершенно несвойственная ему реакция.
— Нормальная реакция. Вы, вон, тоже…
— Что я?
— Среагировали. Вы несвойственным Вам образом отозвались, на то, что я мимо секса пролетела. А Ваш этот мистер Заклятый — на то, что, наконец, испробовал…
— Не понял…
— Господи! Да потрахался Ваш мистер Теккерей! Наконец-то и качественно. Вчера наш непробиваемый айсберг получил порцию фееричного секса от любимой ледяной супруги.
— Опять не понял, но, чувствую, расспрашивать — себе дороже. Хочу остаться моральным девственником.
— Да ничего непотребного, если подумать. Просто сыграла в фею-крёстную и купидона в одном лице.
— Нет, всё-таки, не хочу знать подробностей. Они меня, подозреваю, могут шокировать. А я — человек консервативный, легко предсказуемый, на папу Вашего, вон похож… Не будем мне травмировать психику, а то я тоже могу захотеть.
— Чего???
— Секса, мисс Мари, фееричного и безудержного секса. Отправляйтесь, коллега… что там у Вас? Блинчики? Вот ступайте и доешьте.
Профессор Грэг развернул Мари за плечи в сторону двери и легонько подтолкнул…
ГЛАВА 11.
Незаметно подкрался Праздник Урожая. Накануне вечером все дети под руководством взрослых наряжали холл, столовую, и центральные лестницы. Составляли икебаны из даров осени, плели и развешивали гирлянды из колосьев пшеницы и початков кукурузы. На стенах и на столиках в нишах — венки и композиции из тыкв: начиная, от огромных пузатых и, заканчивая, маленькими декоративными.
Акцентом этого буйства красок, конечно, стали яблоки: наливные бордово-чёрные, жёлтые, зелёные румяные…
С утра пришёл священник и провёл службу прям в столовой. Все хором пели праздничные гимны и, под конец, освятили плоды осеннего урожая. Настроение у всех было приподнятое, праздничное. Но Мари, почему-то, грустила.
Она вспоминала, каким радостным и счастливым был этот праздник у неё в детстве. Молодые влюблённые папа и мама наряжались пастушкой и жнецом, ей, крохе, обязательно надевали огромный венок из ярких осенних листьев, и всей дружной компанией отправлялись на народные гуляния.
В школе тоже отмечали похоже. Организовали разные смешные, задорные конкурсы и народные танцы…
Мари, время от времени, оглядывала смеющуюся толпу, как будто, кого-то выискивая. Ничего такого. Просто ей было интересно: профессор Грэг всё так же замкнут и нелюдим, как обычно, или, всё же, скинул на денёк свою маску голодного злого людоеда и, как тогда, в спортзале, позволил себе немного побыть живым человеком. В честь праздника.
Но его нигде не было. «Наверняка, сидит сейчас у себя в «мрачном подземелье» на четвёртом этаже, заткнув уши берушами и плотно задёрнув шторы — чтоб, не дай, Бог, в комнату не проникли звуки веселья, и корпит над своими книгами, — едко предположила девушка, — что ему, бирюку, ещё остаётся? Только забиться в угол и ненавидеть всех людей… а некоторых девушек — особенно».
Тогда, в спортзале, ей на мгновение показалось, что у них с профессором Грэгом всё ещё может сложиться хорошо. По-человечески. Он, наконец, перестанет гипнотизировать её презрительным взглядом и нападать по любому поводу. А она, конечно, не будет больше огрызаться и вздрагивать каждый раз, когда услышит его грозный голос с нотками металла.
А потом, как-нибудь потом, он вдруг подойдёт к ней, приветливо, или, как тогда, задорно, по-доброму, улыбнётся и просто скажет: «Мари! Милая Мари! Всё это наше пари — такая нелепица! Дорогая, перестань, наконец, волноваться! Никто никуда после Рождества не уедет! И мы с тобой останемся тут жить долго-долго»… а потом медленно наклонится и нежно поцелует в губы…
«НЕТ!!! - девушка аж вздрогнула от картинки услужливо подсунутой ей фантазией, — Никаких поцелуев! С чего это я вдруг? Господи, какая-то ерунда в голову лезет. Никаких поцелуев!»…
Тогда, вчера утром, ей всё просто показалось. Какой-то внезапный лучик солнца пробился через тяжёлые свинцовые тучи. Мелькнул на мгновенье и сразу пропал. Весь остаток дня профессор Грэг пребывал в своём естественном состоянии: был угрюм, раздражителен и на всех кидался. На неё, правда, нет. Её он просто игнорировал. Нет никакой мисс Мари, и всё. Пустое место…
А после ужина, когда все занялись украшением зала, и вовсе исчез. Мари не видела его и весь сегодняшний день. «Точно! Наверняка, забился в своей норе! Пора расслабиться и попытаться насладиться весельем», — и девушка решительно шагнула в сторону танцующих.
На праздничном ужине место профессора Грэга пустовало. Мари осмелилась и подошла к ректору. Просто очень захотелось пообщаться с единственным на свете близким человеком. Он — как ниточка, тянущаяся от безвременно ушедших родителей к ней, Мари.
— Дядя Ден, можно я присяду? Как только придёт профессор Грэг, я сразу же уйду!
— Садись, милая, конечно, садись! Никто не придёт. Алекс ещё вчера уехал в город. Какие-то срочные дела, сама понимаешь.
— Какие-то срочные в городе в праздник? Понимаю.
— Вот видишь, какая ты умница: ничего и объяснять не надо… Что случилось, милая? Почему глазки на мокром месте? Тебя кто-то обидел?
— Мне так грустно, дядя Ден. Вспомнила маму с папой. И какие у нас были праздники…
— Заговорили об Алексе, и сразу маму с папой вспомнила? — усмехнулся ректор, — да, он мне, как-то, говорил, что ты его иногда с папой ассоциируешь…
— Ну, что за глупости, дядя Ден? Ваш Алекс — известный фантазёр! Вечно что-то дурацкое выдумывает! Прям хлебом не корми… — начала раздражаться девушка, — Если хочешь знать, он, вообще, ни в какие папы мне не годится! Вот ещё! Скорее, это мне надо бы его мамочкой поработать. Совсем парень от рук отбился: дерзит, хамит, балуется…
Ректор весело рассмеялся:
— А ты б и поработала. Ведь пропадёт пацан! А в городе его ещё и плохому научат. Глядишь, пить-курить начнёт, а то и хуже…
— Куда уж хуже? Совсем запущенный случай. Одичал без материнского тепла… Маугли… Вон, заманят его сейчас городские макаки в свои поганые сети, что мы с Вами, дядя Ден, делать-то будем?
