ни разу не воспользовался случаем и не поймал меня? Как обычно, ничего не понятно. Прислонившись головой к прохладному окну, я закрываю глаза и пытаюсь думать о более счастливых временах.
– Мэдисон! Не трогай это! – ругает мама, отталкивая мою руку от красивой синей глазури.
– Почему? Я хочу есть! – спрашиваю я, снова потянувшись за тортом.
– Потому что это не для тебя, и ты должна научиться быть терпеливой.
– Но чей это торт? – не отстаю я, склонив голову.
Я всегда считала свою маму красивой. У нее были длинные каштановые волосы и добрые карие глаза. Папа говорит, что у меня его глаза, потому что они зеленого цвета, но я думаю, что у меня мамины глаза – они так же сверкают на солнце.
– Мэдисон. – Мама улыбается, глядя через мое плечо. – Дорогая. – Ее руки легли мне на плечи. – Я хочу, чтобы ты кое с кем познакомилась.
– Хорошо, но с кем?
Я уже не была маленькой девочкой. Скоро мне должно было исполниться пять. Я была достаточно взрослой, чтобы пойти в школу.
– Мэдисон! – Нейт отрывает меня от воспоминаний.
Я поворачиваюсь к нему лицом, вытирая со щек слезы.
– Да?
– Все хорошо? – спрашивает он, глядя то на меня, то на дорогу.
– Я буду в порядке.
Я не буду в порядке.
Мы подъезжаем к нашему дому, и я поворачиваюсь на сиденье к Нейту. Глядя ему в глаза, я улыбаюсь.
– Знаешь… вы, мальчики, не очень-то мне нравитесь.
Он прижимает руку к груди в притворном оскорблении.
– Правда? – Он задыхается, его глаза широко раскрыты. – Кто бы мог подумать?
– Заткнись, – толкаю я его. – Зайдешь домой?
– У меня есть кое-какие дела. Я буду дома чуть позже.
– Оставишь меня объясняться с родителями один на один? – спрашиваю я, осматривая современный кирпичный дом. Дом, который я и правда могу назвать домом.
– Извини, сестренка, но… – кричит он вслед, когда я выхожу из машины. – Если тебе понадобится алиби или что-то в этом роде, скажи, что я твой парень.
Я закатываю глаза и захлопываю за собой дверцу. Если мне и понадобится алиби, то только для него и его стаи, а не для наших родителей. Выдохнув, я подхожу к дому и толкаю входную дверь. В нос ударяет знакомый запах дезинфицирующего средства, живых цветов и старой древесины.
– Привет! – кричу я, закрывая за собой дверь и бросая на пол сумку.
– Мэдисон? – кричит Елена, выходя из кухни и вытирая руки. – Боже мой! – Она бросается ко мне и прижимает к груди. Моя шея моментально намокает от ее слез, и я чувствую себя слегка сбитой с толку.
– Ты в порядке? Где ты была? Что случилось? – Кажется, она в панике, ее руки бегают вверх и вниз по моим рукам. – Боже, Мэдисон, мы с твоим отцом ужасно волновались!
Я в полном замешательстве. Ей никто ничего не сказал? Даже Нейт?
– И-извините, – бормочу я, не зная, с чего мне следует начать. Чертов Нейт, даже не успел меня предупредить.
– Извините? – визжит она, проводя руками по моим щекам. – Я чуть с ума не сошла, Мэдисон. И твой отец тоже. Давай принесем тебе чего-нибудь поесть.
Я иду за ней на кухню, выдвигаю один из табуретов и сажусь. Она открывает холодильник и достает несколько мясных нарезок.
– Хочешь поговорить об этом?
Покачав головой, я отвечаю:
– Нет. Простите. Не сейчас. Где мой папа?
Приготовив сэндвич, она разрезает его пополам и пододвигает ко мне тарелку.
– Он скоро будет дома. Я позвоню ему и скажу, что ты вернулась.
– Хорошо, спасибо.
Взяв бутерброд, я откусываю небольшой кусочек и медленно пережевываю. Сухой хлеб и салат не лезут в мое пересохшее горло, так что я слезаю с табурета, подхожу к холодильнику и достаю упаковку с апельсиновым соком. Закрыв холодильник, замечаю на дверце записку, написанную на каком-то незнакомом иностранном языке. Думаю, это латынь. Я смутно припоминаю, как в одной из старых школ друг рассказывал мне о латыни: слова выглядели похожими. Почему на нашем холодильнике висит записка на латыни? Это мертвый язык, им больше никто не пользуется, что делает записку еще более абсурдной. Было бы логичнее, если бы она была написана на японском.
Сняв листок с магнита, я читаю причудливую формулировку.
Saltare cum morte solutio ligatorum inventae sunt in verbis conectuntur et sculptilia contrivisset in sanguine et medullis.
Вытащив из заднего кармана телефон, я ввожу текст в Google Translate.
Загадки танцуют со смертью, когда слова начертаны кровью и высечены в мозгу.
Прочитаное потрясло меня. Почему это висит на нашем холодильнике? Почему именно сегодня? Я верчу записку в руках, изучая обратную сторону. Бумага свежая, чернила яркие. Она совсем не выглядит старой, и…
– Мэдисон, твой отец уже едет домой.
Входит Елена, и я быстро сую записку в задний карман.
– Хорошо! – улыбаюсь я.
Она указывает на мой бутерброд.
– Поешь.
Съев сэндвич, я поднимаюсь по лестнице и направляюсь в свою комнату. Толкнув дверь своей спальни, останавливаюсь на пороге. Все выглядит так же, как и до моего отъезда. Кровать с балдахином стоит на обычном месте, сетчатые шторы все так же закрывают выход на балкон, а телевизор все еще стоит на комоде у изножья кровати. Зайдя в гардероб, снимаю несколько вешалок и бросаю их на кровать. Я знаю, мне нужно разобрать вещи и вернуться к своей обычной жизни, но у меня есть план, который необходимо воплотить в жизнь, и для него мне потребуется много времени и подготовки.
Вытряхнув вещи из сумки в корзину для грязного белья, я убираю волосы с лица как раз в тот момент, когда что-то рядом со мной падает на пол. Я наклоняюсь, скользя пальцами по потертой коже и выгравированной на обложке эмблеме. Прикусывая нижнюю губу, поднимаю Книгу, перелистываю страницы и возвращаюсь к своей кровати. Каким бы ни был мой план, я должна дочитать Книгу – или дневник, или
