на сделку с Хиггинсом и все подписал, тут не подкопаться. Странно другое: зачем ему понадобилось вдруг продавать бар, который процветал, да еще за четверть цены, а?
Я пожимаю плечами, раздумывая:
— Да мало ли причин? Долговые обязательства, семейные обстоятельства, а может, ему просто надоело. Такое тоже бывает.
— Ну да, как же! — громко хмыкает Лукас. — А через год в ливень он умудрился оказаться в месте, где через каждые три метра из земли торчит предупреждающая табличка «Опасно», и сломать себе шею! Очень удобно. Какого черта он вообще там делал?
— Это Америка, Палмер. Здесь каждый сам себе хозяин. Если тебе ночью вздумается достать из штанов член и отлить с края обрыва, никто не вправе помешать. А если ты при этом поскользнулся — ну, что ж, твои проблемы.
Лукас возмущенно поднимает широкие брови.
— Я не пойму, Картер… Ты что ему, адвокат?
Я чиркаю зажигалкой и прикуриваю сигарету. Наполнив легкие, медленно выпускаю дым.
— Я просто пытаюсь думать, как мыслит Хиггинс, и как следует мыслить твоему брату. Нет мотива, нет связи, а значит, нет и преступления. А ты, Палмер, договаривай, раз уж начал.
— Ходят слухи, что тот мужик, Рон Нойлз, бывший хозяин бара, нарыл на жирдяя что-то крупное, за это и поплатился.
Имя кажется мне смутно знакомым, и я вспоминаю.
— Постой… Нойлз… Бетти Нойлз, верно? Выпустилась из школы в прошлом году. Была в группе поддержки и, кажется, одно время крутила с Крисом. Она дочь этого Рона?
Лукас сразу поджимает губы и отводит глаза.
— Ну, да. Ей понадобились деньги — Бэт хочет уехать в Огайо, у нее там тетка. Так что угнать у Хиггинса новую тачку за пятьдесят штук — это, мать его, справедливо!
Мать его, да! Еще как да! Но меня изумляет другое.
— Вы идиоты! — сухо бросаю я, и говорю это другу совершенно искренне.
— Почему это? — удивляется тот.
— Потому что это для вас слишком! Потому что у этого Хиггинса наверняка есть прикрытие в полиции, иначе бы он так не наглел, но главное — есть мозги! И если он начнёт рыть, девчонка проговориться!
Но Лукас уверено мотает головой.
— Нет, Бэт будет молчать, она его ненавидит. Они с матерью все деньги спустили на юристов, но зато теперь у них есть постановление окружного судьи. За публичные угрозы в их адрес Роакину Хиггинсу запрещено приближаться к ним меньше, чем на сто метров. А нашей семье нужны деньги, Картер — сам знаешь.
— Сколько?
— Половина с десяти штук.
Негусто. Да какой там! Неоправданно мало за такой риск!
— Ты понимаешь, что если Крис не справится и фургон не уйдет в Роли самое позднее завтра утром — вашу семью уже не спасут пять тысяч долларов?
Лукас кивает:
— Знаю.
— Держи язык за зубами, и больше не трепись никому. Черт!
— Да я никому, Райт! Знаете только вы с Холтом! Я даже Питеру ничего не сказал! — взволнованно божится Палмер. — Этот Рыжий за хот-дог мать родную продаст! Я что, дурак?
— Двое — это уже много.
— Да ладно, Картер! Я тебе доверяю! Я только боюсь, чтобы Уолберг не сболтнул лишнего о нашем гараже, когда станет горячо.
— Не сболтнет, придется с ним поговорить. Пусть только попробует, я никому ничего не забываю.
И я не вру, память у меня отменная, именно поэтому Лукас кивает.
Мы сидим с ним у задних дверей склада, на перевернутом ящике с надписью «Rochester», между пустыми баками из-под краски, и слушаем, как в предвечерней тишине сразу за ржавой стеной размерено скрипит диван. Тах. Тах. Тах.
Сегодня пятница, и в это время гараж Палмеров уже закрыт. Зато через две улицы открыт бар «Сотая заводь», где отец Лукаса, бывший вояка, а сейчас так себе механик, привычно надирается спиртным с обеда.
Мы тут одни.
Лукас, Ник, я и Тильда.
За открытой дверью скрипит матрас, глухо ударяется о стену деревянный остов продавленного дивана и частит чужое дыхание… Мы слышим, как Тильда смехом останавливает пыхтение Ника, просит дать ей прикурить сигарету и не мять ее грудь так сильно, словно он трахает девчонку в первый раз.
После длинной паузы, в течение которой у Лукаса судорожно ходит кадык, она разрешает Холту продолжить.
Когда Лукас уходит, а на его место садится Николас, он забирает из моих пальцев остаток сигареты и кивает на дверь:
— Надоела! Надо будет ей сказать, чтобы больше сюда не приходила. Терпеть не могу шлюх!
Но, судя по тому, как долго Ник не слезал с Тильды — на правду это не похоже. Хотя, может, действительно не заводит?
Я с ухмылкой бросаю на него короткий взгляд и вновь возвращаю его к дальнему концу двора, туда, где поверх забора виднеется открытый участок дороги.
— А мне кажется, Холт, ты просто терпеть не можешь быть вторым. Но я не виноват, друг, что больше нравлюсь девчонкам. Не эта, так другая — какая разница?
Ник смеется — так, что дым клочками вырывается из легких, и откидывает плечи на кирпичную стену.
— Пошел ты, Райт! — толкает меня локтем в бок. — Порой я жалею, что ты так хорошо меня знаешь! Вот потому я, в отличие от тебя, и завожу себе постоянных подружек — чтобы быть у них первым.
— Ну и как? Не разочаровывают?
Светлые глаза Холта довольно щурятся.
— Иногда мне везет!
Во двор со стороны внутренней части дома заходит парнишка лет четырнадцати — Мэтью Палмер, младший из братьев, и неприветливо косится в нашу сторону. Я давно подозреваю, что из всей троицы он самый смышленый, и знаю, что сейчас ему здесь точно делать нечего.
— Где Лукас? — обращается к нам Мэт через губу. — Там тренер Херли звонит! Говорит, что у вас завтра первая тренировка, и он хочет всех видеть!
Пацан продолжает стоять и таращиться. Я поднимаю у своих кроссовок крупный кусок гравия и метко запускаю ему под ноги.
— А ну брысь отсюда! Учись сам отвечать!
Он не отступает, и второй кусок гравия прилетает уже ему в голень, вызвав вскрик.
— Я кому сказал, исчезни, сопляк!
Мэт убирается, но прежде, чем уйти, смело показывает нам «фак», и то, что я вижу при этом в его глазах, мне нравится.
— Этот младший Палмер когда-нибудь нарвется! — сердится Ник. — Ему же ясно было сказано: сиди дома! Какого хрена вылез? Клянусь, Картер, если Лукасу плевать, то в следующий раз я сам ему этот «фак» в задницу засуну! Я не стану терпеть, чтобы всякие
