class="p1">За годы одиночества моё сердечко успело очерстветь. А нервные окончания в нём отвалились за ненадобностью. Просто потому, что я их не использовала. Привыкнув всегда находиться на стрёме. Напряжённой. Обороняющейся. Готовой в любой момент выпустить иголки и защищаться. И боящейся впустить в него того, кто заберёт с собой последнюю его часть и навсегда исчезнет.
Вероятно, именно поэтому моё сердце открылось Шамилю, ощутив его странную заботу. А ещё безопасность рядом с самым хищным зверем в лесу. И тогда сухарик, который у обычных людей качает кровь по организму, вдруг наполнился теплом и светом. И я уже не имела возможности обратить этот процесс влюблённости. Потому что мне стали слишком сладки чувства, которыми я питалась, находясь в обществе Хозяина.
Закинув сумку и кое-как усадив мать на заднее сиденье такси, я оглянулась. Никто и не смотрел в мою сторону. Не следил. Ветрянский понимал, что я в безвыходной ситуации. Погибну, если не исполню его просьбу, в любом случае. Либо от его рук. Либо от рук Ямадаева.
Но он ошибался, если считал, что я кого-то из них по-настоящему боюсь. Я просто желаю знать правду о смерти отца и брата. А потому изменила пункт назначения, назвав таксисту новый адрес. И одолжив у него телефон, набрала знакомый номер.
– Да, – вместо приветствия ответили на том конце провода таким тоном, что я едва не сдала все анализы разом прямо на пассажирском сиденье такси.
– Здрасьте, – скромно чирикаю, пытаясь состроить невинную мордашку, хотя мой собеседник не видит моей пантомимы. Но мне кажется, это придаёт особо жалостливые интонации голосу.
– Вишневская, – подполковник узнает меня с лёту, – что стряслось? Я просил не звонить мне по пустякам.
– Дядь Сём, можно я приеду? – спрашиваю совсем поникшим голосом.
Возникает молчание. Не каждый день в отделение полиции самовольно приезжают сдаваться такие плохие девочки, как я.
– Жду, Вишневская, – устало даёт добро, должно быть чуя неладное.
Идея позвонить подполковнику прилетела в голову резко. Неожиданно. Хотя я и понимала, что иду на верную смерть.
Но я знаю несколько истин.
После того как я сдам наркоторговцев, они сами меня убьют. Или, возможно, это сделает Шамиль, когда узнает от Ветрянского, кто я? Но чую, что он просто не успеет.
В то, что полиция меня защитит, при всём уважении к Короткову, я не верила.
Я хочу жить. Горячо и страстно. И порой мне кажется, я могла бы зубами выгрызть себе путь и через бетонную стену.
Но сейчас я не вижу места, в которое можно вцепиться, чтобы выбраться.
А страх… Странно, но я его уже не ощущаю. Полагаю, он притупился. Или его чаша переполнилась и начала переливаться вовне. Когда слишком долго чего-то боишься, привыкаешь к этому ощущению. Сращиваешься с ним в единое целое. И оно постоянно фонит рядом, а ты живёшь с уровнем адреналина на самых высоких оборотах.
Но при всём моём фатализме в верности своего решения я не сомневалась.
Коротков курил на улице, когда я приехала. Наблюдал какое-то время за тем, как я вылезаю из автомобиля. А затем вытаскиваю мать с заднего сиденья. Она успела задремать, и мне пришлось приводить её в чувство оплеухами.
На нас смотрели прохожие и парни в полицейской форме. Наверное, мне следовало испытывать стыд. Ведь это логично. Девочка из маргинальной семьи. Что с меня взять? Только пожалеть. А жалость последняя из всех эмоций, что мне хотелось бы вызывать в людях.
Но сейчас вдруг поняла, что и стыда не ощущаю. Да, я вот такая. Это моя семья. Когда-то моя мама была безумно красивой. Носила дорогие шмотки и блистала рядом с отцом, которого боялись и уважали. А теперь я на социальном дне. Падать уже некуда. Так чего переживать из-за мнения окружающих? Они всё равно плюнут в меня при первой возможности.
Коротков затушил сигарету и помог маме дойти до отделения.
Я буквально ощущала волны неодобрения, исходившие от него. Но на этот раз не в мою сторону. В мамину.
Его отношение считывалось по недовольно поджатым губам, сведённым бровям и напряжённому телу.
Казалось, больше всего ему хочется свернуть моей матери шею. Но он слишком правильный для подобного. Брезгливый.
Таща на плече сумку, о содержимом которой никто не подозревал, зашла следом за подполковником в его кабинет. Он опустил мою мать в потёртое кресло. Она стекла с него на пол. Но никто из нас не дёрнулся, чтобы вернуть её в прежнее положение. Лишь молча проводили взглядом этот процесс.
– Что тебя привело сюда, Вишневская? – подполковник взирал на меня с высоты своего исполинского роста.
Большой, цельный, как пласт бетонной стены, мужик. Несмотря на почтенный возраст и седину в волосах, сохранил армейскую выправку. На мгновение позавидовала его дочерям. Вот уж кому в этой жизни можно спать спокойно.
Стоя рядом с ним, я ощущала себя букашкой. И в то же время, мне казалось, именно он, как никто другой, способен разрулить ситуацию.
Я положила на письменный стол, который кроме пыли и бумаг не знал, похоже, ничего, свою поклажу. Потянула за собачку молнии, явив взгляду подполковника плотно упакованные брикеты с белым веществом.
По помещению тут же пронеслось непередаваемое сочетание матерных слов. Часть из которых мне хотелось записать на листочек, чтобы не забыть. Уж больно виртуозно Коротков владел великим могучим.
Последовавший в дальнейшем допрос длился несколько часов.
Откуда у меня сумка. Как и почему она попала в мои руки. Какая конечная точка сбыта.
Я рассказала всё как есть. Не упустив ни одной детали.
Я хотела, чтобы курьера с той стороны взяли. Я хотела, чтобы хотя бы кто-то понёс наказание в этом грязном бизнесе. И готова была даже в этом поучаствовать, но полицейский сказал, что меня не будут привлекать. На это есть оперативные сотрудницы.
– А мать твоя, матрёшка эта, она что-то знает? – напоследок устало интересуется подполковник, смотря на меня напряжёнными глазами.
– Она, наверное, не знает даже, какой сегодня день, – перевожу взгляд в её сторону. – Не могли бы вы подержать её тут пару дней?
Не отвечая мне прямо, Коротков поднял трубку стационарного телефона, вызывая кого-то из своих. Вошёл молодой паренёк и по приказу подполковника утащил мать в обезьянник.
– Пока всё не уляжется, поживёшь в комнате моей дочери, – не спрашивая принял решение подполковник, заставляя меня в сотый раз задаться вопросом о причинах такой опеки.
Через полтора часа я уже была в его квартире. Давясь слезами зависти, пока ела домашнюю еду, наложенную с
