— Что… что вы хотите мне сказать? — в моем голосе появляется какая-то покорность. Пугающе знакомая…
— Мой сын в ближайшее время планирует от тебя избавиться, — заявляет глядя мне в глаза. — И очень нехорошим способом, птичка моя.
— Перестаньте называть меня птичкой, — от этого обращения меня передергивает. — И уж простите, но мои отношения с мужем вас не касаются. Даже если вы его отец, чему у меня тоже нет никаких подтверждений.
Особого сходства я не вижу. А если очень долго смотреть и искать, то по идее, можно найти схожесть у многих людей. Но почему-то мне жутко не хочется, чтобы усатый мужик был отцом Вадима. Чтобы имел отношение к моей дочурке. И того хуже, чтобы приблизился к нашей жизни.
Непонятное чувство внутри меня подсказывает, что надо держаться от него как можно дальше.
— О, я много могу рассказать про Вадима, — усы злорадно шевелятся. — И уж подтвердить наше родство, пустяк. Не то тебя должно сейчас волновать, птичка, — произносит это прозвище нараспев. С удовольствием наблюдает за моей реакцией. — Сейчас в кафе войдут полицейские. Возможно, они уже там. Тебя ищут. Догадываешься почему? — подмигивает мне с таким видом, словно сообщил невероятно радостную новость.
— Почему? — голос предательски дрожит.
Конечно, я знаю причину. Но ведь Вадим меня обезопасил! Он обещал!
А если усатый мужик в курсе… то ведь и он мог вызвать полицию…
А если меня схватят… то сомневаюсь, что я выйду. Сгнию за решеткой… И Марусеньку мне больше не увидеть. Никто ее ко мне не приведет. Вадим не станет меня вытаскивать… я для него игрушка… напоминающая его несостоявшуюся любовь… Вещь…
— Живописная деревня. Горы. И варварский поджог забравший жизни председателя сельсовета и его многоуважаемых гостей… Тогда эта маленькая деревенька стала известна на всю страну. Только ленивый не писал о вопиющей жестокости и нахальстве поджигателя, — он говорит это наклонившись ко мне, сверкая болотными глазами и смакуя каждое слово. — Виновни… — делает паузу, облизывает верхнюю губу, театрально закатывает глаза, — Ка… как все полагают. Но мало кто догадывается, что на самом деле все провернула маленькая и хрупкая птичка. А впоследствии, упорхнула, умело ускользнув от рук правосудия.
— Не понимаю, о чем вы, — от страха губы немеют.
Он не просто знает. Усатый мужик досконально откопал все подробности дела, читаю это в его триумфальном взгляде.
— Все ты понимаешь, — усмехается, кончики усов ползут вверх. — Но я тут не чтобы осуждать, наоборот, спасти. Вадим натравил полицию. Ты ему не угодна стала. А я спасу и тебя, и свою внучку. Спрячу вас так, что никто и никогда не найдет. Вы будете иметь все необходимое, до конца жизни обеспечу, — в болотных глазах блещет зловещий огонь.
— Не верю… — в горле першит, мой голос похож на карканье вороны. Чувствую, как колючая проволока сжимается вокруг меня, как меня ловят, заманивают в капкан. И не знаю, как спастись.
Усатый мужик разводит руки в стороны. Подходит к двери, приоткрывает ее.
— Выгляни…
Мелькает мысль, раз он сам открыл путь, мне надо выбежать из туалета. Как можно скорее. Но увы… он знает… знает очень много… А значит невидимый поводок с петлей на моей шее у него в руках. Я на привязи, слишком явственно это чувствую.
Делаю несколько осторожных шагов. Заглядывая в зал. Первое что вижу, как полицейский общается с матерью девочки, с которой дружит моя дочь. Официанта тоже допрашивают. Дальше не смотрю. Возвращаюсь назад к усатому мужику. Даже сумочка с телефоном осталась там… мужу не позвонить… А если его так называемый отец прав и Вадим это сделал? Или все иначе?
— Что вы хотите? — закрываю глаза, сдерживаю слезы.
— Я помогу вывести Марусю. И вы немедленно едете со мной, будете под моей защитой, — выдает с милой улыбкой на лице. А усы… шевелятся… как стадо тараканов, празднующих свою победу.
Что мне делать? Я не могу довериться этому жуткому мужику! А какой у меня выход?!
Глава 17
Никита
— С чего ты решила, что я тебя послушаю? — спрашиваю, а сам тону в ее глазах. Сейчас они напоминаю водную гладь, чистую, невинную, манящую… И мне хочется прыгнуть с обрыва. Плевать, что разобьюсь, все равно, что под этой манящей синевой острые камни.
— Я в этом уверена, — проводит рукой по моей щеке. Медленно, чувственно, нежно. У нее очень гладкая кожа, прохладная, бархатная…
Сгораю от этой прохлады, кожи больше нет, есть только ее рука, которая сжимает мою душу.
Я не знаю ее. Совсем. Она чужая. Но почему я уже ощущаю ее родной? Своей. За нее… и в ад, любые пытки…
Так не бывает! Это не любовь с первого взгляда. Это одержимость. Это нечеловеческая сила. Чувство сокрушает, убивает, заставляет распасться на молекулы и атомы, чтобы возродиться совсем другим человеком, быть навечно привязанным к ней. И не будет никогда спасения.
Тогда я еще не осознавал, насколько прочно она пустила корни в моей душе, как просочилась в кровь, как заняла все мои мысли.
— Ты ошиблась. Я не стану вешать на себя убийство, — я сопротивлялся. Здравый разум еще слабо, но присутствовал в моей одержимой голове. — И какое тебе вообще дело? Как тебя пропустили? Откуда ты взялась? — засыпаю ее вопросами, вглядываюсь в синеву невозможных глаз, пытаюсь там найти ответы.
Зря стараюсь, позже я пойму, что Васька — это закрытая книга. И ни я, ни кто-либо другой, этого никогда не изменим.
— Тшш, — прикладывает палец к губам. Какие же они у нее… ее губы… Удары тока бьют без остановки… Реально забываю, где нахожусь, что мне светит… есть только она…
— Василиса, — выдыхаю. Как же сладко звучит ее имя.
Никогда не думал, что буду кайфовать просто произнося женское имя… А это, в последствии, станет моей жизненной необходимостью.
— Никита, — смотрит лукаво, подмигивает. Улыбка ее молодит, добавляет задора. А мое сердце подпрыгивает, делает кульбит и трепещет у меня где-то в горле. Кадык судорожно дергается. — Смелее. Не разочаровывай меня, — взмах огромных ресниц… меня уносит.
Резко прижимаю ее к себе. Довольно грубо. И теряю голову. Я слышу биение ее сердца, ловлю дыхание… нет… я пью ее воздух, я дышу Василисой, пропитываюсь ее запахом. Запускаю руку в ее волосы, распускаю хвост… отстраняюсь лишь чтобы полюбоваться, как белоснежный каскад падает ей на плечи… блеск волос ослепляет… Не бывает таких красавиц… И нет не во внешности дело, она будто соткана из облаков, и при этом пропитана невероятно сильной энергетикой. Ее аура дурманит, не оставляет даже шансов на спасение.
Но мне мало… дико мало. Прикасаюсь к ее губам. Краду дыхание. Поцелуй… сколько женщин я целовал до нее, не вспомнить. Но только в тот момент понимаю, что значит настоящий поцелуй. Когда ты взлетаешь ввысь, и на смертельно опасной скорости падаешь вниз, в голубой океан, на острые камни… и только там ты начинаешь дышать… ей… Ты живешь, потому что эта женщина и есть твой кислород. Ты не заметил, но ее сердце уже в твоих руках, и только от нее зависит, будет ли оно биться.
Она не отстраняется. Она позволяет ее целовать. Обвивает мою шею руками, окутывает своим запахом, шелковистые волосы щекочут мое лицо, и я буквально ощущаю, как одержимость адской волной бежит по телу, опутывает меня цепями, и я не хочу освобождения. Эти цепи дают мне силу.
Не поцелуй… это за гранью, за пределами понимания… И это дикая потребность повторить. Сделать все, но еще раз прикоснуться к ее губам, заключить ее в объятия.
Переплетаю наши пальцы. Не могу оторваться от ее губ. Это мой рай посредине ада. Она мой оазис чистоты, она питает меня энергией.
Нас прерывает стук в двери. Легкий, едва слышный. Василиса мгновенно отстраняется.
— Мне пора, — лукаво смотрит на меня, очерчивает контур моего лица, пускает обжигающие импульсы под кожу.
У меня пекут губы. Я не могу ее отпустить. Сжимаю за талию. Судорожно вглядываюсь в лицо. Мне необходимо запомнить каждую черту, чтобы отпечатались в памяти. Меня уже ломает от тоски. Знаю… она сейчас уйдет, но еще до конца не осознаю, как сильно меня будет ломать.
