верю я своим глазам. — Ты был на мессе?
Хьюго опускает взгляд в район наших с Лейном рук, и я тут же её одергиваю, спешу с объяснениями:
— Хьюго, это мой одноклассник...
— Ронни Лейн, — кивает он, как-то странно всматриваясь в лицо Лейна.
Я тоже смотрю на него: былого веселья как не было. Ронни смотрит на моего брата примерно с тем же холодком во взгляде, с которым его разглядывает Хьюго.
Господи, они знают друг друга? У Лейна, что, были или есть проблемы с полицией?..
— Коллинз, — наконец кивает Ронни и отворачивается в сторону. — Я мог бы додуматься, что вы родственники.
— Всё верно, — соглашается брат. — И что же тебе нужно от моей сестры, Ронни?
— Откуда вы друг друга знаете? — не выдерживаю я, глядя на них по очереди.
Хьюго хмыкает, а Лейн холодно наблюдает за тем, как тот подходит ко мне и обнимает меня рукой за плечи.
— Уверен, что хочешь, чтобы Мелисса узнала о твоём прошлом? — спрашивает Хьюго.
Лейн смотрит на меня, в его голубых глазах проскальзывает сожаление и недовольство. Он ещё секунду вглядывается в моё лицо и бросает, прежде чем развернуться и уйти:
— Не сегодня.
— И не завтра, и не через неделю, — предупреждает его в спину брат.
Я во все глаза смотрю на него:
— Откуда ты его знаешь?
Хьюго тепло мне улыбается и говорит с некоторой грустью в голосе:
— Мелисса, я не думаю, что Ронни хорошая для тебя компания. Не стоит тебе с ним общаться, ладно?
— Почему?
— Просто поверь мне на слово, — касается губами он моих волос. — Пойдём, хочу поздороваться с родителями.
— Но, Хьюго...
— Пойдём-пойдём, — вынуждает он меня двигаться в сторону входа в церковь.
Я разочарованно замолкаю и смотрю себе за плечо: Лейн садиться в свою машину и с силой хлопает за собой дверцей. Сжимает пальцами руль. Выражение лица мрачнее тучи. Он чувствует мой взгляд, смотрит в ответ, а затем усмехается, отворачивается, заводит двигатель и уезжает.
Я смотрю прямо перед собой и понимаю, что вот теперь с удовольствием сходила бы с ним на свидание. Чтобы узнать о том, что он натворил в своём таинственном прошлом.
_________
*Го́стия — евхаристический хлеб в католицизме, а также англиканстве и ряде других протестантских церквей
Глава 7. Ронни: хуже не придумаешь
Всё и так было не просто, а теперь усложнилось вдвое. А то и втрое.
Я резко сворачиваю машину на Уилшир-бульвар и какого-то хрена еду туда, откуда и растут ноги всех моих проблем.
Бонни будет недовольна.
Словно я не в курсе, что она сама туда иногда наведывается.
Интересно, моя сестра знала, что великолепный офицер Коллинз старший брат невинного цветочка? Именно поэтому назвала её имя? Чтобы я точно проиграл?
Как низко, сестрёнка... Но ты же меня знаешь — я никогда не сдаюсь.
Я нащупываю в кармане куртки кастет и одеваю его на руку. Будет прекрасно, если мать приютила очередного любовничка. Это то, что мне сейчас нужно.
Въезжаю в трейлерный парк через покосившиеся ворота и предвкушающе улыбаюсь. А через пару минут останавливаю машину у места, которое мне два с лишним года приходилось звать домом. Но дом у меня был только один. Тот, в котором с нами жил отец. Пока не умер.
Выхожу из машины и направляюсь к хлипкой двери. Она, конечно же, не закрыта. Никому и в голову не придёт, что у конченной наркоманки есть то, чем можно поживиться.
В нос ударяет густой аромат винных паров, я морщусь и прохожу дальше. Под ногами гремит пустая бутылка. Темно, как в канаве. Грязная канава это и есть.
По памяти прохожу к узкому окошку в районе кухонного шкафа и одергиваю шторку. Осматриваюсь.
Я, похоже, пропустил отвязную вечеринку. Какая красота.
Подхожу к тому нарколыге, что лежит ближе ко мне, и пинаю его в бок:
— Подъём. Пора по домам.
Тот что-то сонно ворчит, отмахиваясь от меня, как от назойливой мухи.
Смотрю на разбросанные, как грязные вещи по полу, тела: матери среди них нет. Разумеется, она в своей спальне. С любовником. Хмыкаю и хватаю ворчуна за шиворот грязной футболки. Тащу его тушу, напугано хлопающую глазами, к выходу и выбрасываю его за дверь.
— Какого хрена? — кряхтит тот, распластавшись на вытоптанной ногами траве.
— Проваливай, — бросаю я ему и, развернувшись в комнату, повышаю голос: — Просыпаемся и валим отсюда ко всем чертям!
Одна из тёток поднимает голову, морщится от света и, перевернувшись на другой бок, пренебрежительно просит:
— Отстань, мальчик.
Мальчик? Отлично. Сейчас этот мальчик покажет тебе настоящее гостеприимство.
Подхожу к ней, хватаю за плечо с обвисшей кожей и дергаю вверх. Тётка лупит свои глазёнки и начинает верещать. Выкидываю её за дверь, как и предыдущего наркомана.
— Ты кто такой, пацан? — таращится тот на меня, уже поднявшись на ноги.
— Твоя мужественность, которую ты продолбал, — усмехаюсь я и иду за следующим гостем матери.
Ненавижу эти сборища. Прибил бы каждого.
Наконец, все просыпаются и понимают, что происходит. Начинается суматоха. Я морщусь от противного визга тёток, отталкиваю от себя слишком смелых мужиков и с боем выкидываю их по очереди за дверь. Кто-то настолько тупой, что додумываются прорываться обратно. Хватаю старую биту, с которой одно время сроднился, словно она продолжение моей руки, и демонстрирую её особо непонятливым. Тот, которого я выкинул первым, видимо, хорошенько оскорбился из-за моего замечания по поводу его мужественности и кидается на меня с кулаками. Я легко ловлю его руку, выворачиваю, заставив того взвизгнуть от боли, как девчонку, и отталкиваю его от себя, придав ускорения пинком под зад. Он снова валится на землю и, жалобно стеная, баюкает вывернутую руку.
На меня обрушивается сильный удар с той стороны, с которой я не жду. В ухо прилетает кулак. По касательной. Но я всё же теряю ориентацию в пространстве от неожиданности и глухой боли. Сжимаю посильней пальцы на бите и разворачиваюсь себе за спину.
На меня зло лупит свои маленькие глазёнки настоящий бык. Шея, как ствол хорошего дерева, ручищи, как две наковальни, а голова маленькая, как недоспевшее
