пластика.
Что ж такие ручки-то на соплях все делают?
— Только парту не раскроши, — поддел меня Питерский.
— Да иди ты! — шикнул я на него.
Еле дождался момента, когда все вышли из класса и пошел следом за ней.
За одним из углов я ухватил ее за руку и потянул за собой. За другим поворотом была небольшая комнатка под лестницей, где можно было поговорить и не быть услышанными.
— Эй! Куда?
— Туда.
КРИСТИНА
Он довольно грубо стискивал пальцы на моем запястье и тянул меня под лестницу. Весь вид Архипа говорил о том, что он просто звенел от тихой ярости, и если честно, я даже испугалась его. От него неизвестно чего ждать можно, он импульсивный, насколько я уже поняла о его личности… И что сейчас он сделает и скажет, я понятия не имела, а неизвестность пугает.
— Да что ты хочешь от меня? — упиралась я, но безрезультатно.
Он настырно тянул меня и приволок в уголок как паучок пойманную муху. Отпустил меня только под лестницей, и то, для того чтобы загородить собой выход и встать напротив меня, заглянуть в мои глаза.
— Ну? — потребовал он.
Конечно, я понимала, что жестокие слова, которые я передала через его лучшего друга, его заденут. Этого я и добивалась, хотя сама рыдала полночи в подушку — мне самой было стыдно от собственного плана. Так не поступают с любимыми, я знаю, но выбора у меня мало. Что я точно ни за что на свете не сделаю — не скажу ему правду. Он не должен усомниться в том, что не нужен мне. Иначе Архип загориться еще сильнее и уже не оставит меня в покое. Он начнет искать лазейки, искать встреч, а я не выдержу и поддамся снова его мягким губам, и это доведет нас до беды. Ведь как известно все тайное обязательно однажды становится явным, и мы рано или поздно попадемся, растворившись в этой страсти, которая превращает нас обоих в двух идиотов, которые уже не способны анализировать ситуацию трезво, а значит, подвергают друг друга риску. Этого нельзя допустить.
Также я понимала, что он разозлится и придет за ответом. Но что отвечать я так и не придумала за целую ночь слез…
«Если бы только знал, мальчик мой, как мне самой больно и тяжело тебе все это говорить! Но я должна! Должна!» — хотелось мне кричать, но вместо этого я криво усмехнулась.
— Что — ну? — как можно равнодушнее спросила я, понимая, что сейчас я услышу как падают на пол и разбиваются на миллионы осколков наши сердца, которые еще не успели насладиться зачатками любви.
— Что за дичь ты устроила, Кристина? — смотрел он в мои глаза, не отрываясь.
А меня дергало на каждое его слово. Хотелось, очень хотелось на все наплевать и пожаловаться ему. Рассказать, как мне трудно, как меня шантажируют отчим и Динка, как мать не вступается за меня, и как мне тяжело идти этот путь одной. Попросить прощения за свою жестокость, все объяснить, но… Это будет шаг в пропасть.
— Какую дичь? — изображала я из себя невинность и непонимание.
— Ты же не дура, Крис, — смерил он меня недобрым взглядом.
— Спасибо, что отметил, — уколола его я.
— Так почему ты сейчас творишь неведомую фигню? — спросил он.
— Да какую? — развела я руками.
Может, и пусть считает меня дурой? Быстрее забудет. Быстрее и я перестану болеть…
— Так, слушай, я вообще не понимаю, что ты от меня хочешь, — заявила я. — И о чем мне с тобой говорить.
Я сделала пару шагов к выходу из под лестницы, но гора по имени Архип даже не шелохнулась, чтобы освободить мне проход.
— Подожди, — его руки снова сжали мои запястья.
— Да дай мне пройти! — пыталась я бороться с ним, но куда там. Все оказалось сложнее и больнее, чем вчера в моей голове на мокрой от слез подушке. — Не трогай меня! Какое ты право имеешь! Убери руки свои!!
— Пока ты не объяснишь мне что с тобой творится, никто отсюда никуда не уйдет, — заявил он, напирая на меня и заставляя отойти к стене обратно, пока я вовсе не врезалась в нее спиной.
— Зачем ты Питеру все это наговорила, Кристин? — спрашивал он. В его глазах заворочалась боль и унижение. Да, я унизила его. Я понимала это. И сделала это намеренно. Пусть ненавидит меня, но будет счастлив и здоров. И я не в монастыре гнить буду.
— Потому что меня ты не слышишь, — указала я ему на свои запястья, которые он крепко держал в своих пальцах словно в кандалах. — Видишь? Я прошу отпустить меня, не хочу с тобой разговаривать. Не хочу быть с тобой здесь. А ты меня силком заставляешь. Как еще мне было до тебя достучаться?
— Так значит, это все правда?
— Что?
— Что я тебя задолбал своим преследованием.
— Да.
— Что тебе это неприятно.
— Да, правда.
— Что тебе все противно связанное со мной.
— Да! Тебе надо лично от меня это услышать? — крикнула я ему в лицо.
У меня уже просто не оставалось сил играть этот спектакль дальше…
Ведь все было ровно наоборот: слишком хорошо, слишком приятно.
Слишком невозможно, чтобы стать нашей реальностью.
— Неужели ты сам не понимаешь… — тихо сказала я и мой голос сорвался в конце фразы.
— Что ты врешь? — припечатал меня Архип. — Вижу прекрасно. Только не понимаю, зачем?
— Я не вру…
— И опять ложь.
— Нет…
— Да.
— Пожалуйста, давай закончим… Я просто пойду, а ты просто никогда ко мне больше не подойдешь. Прошу тебя…
Моя смена настроения еще больше разозлила его.
— Сначала скажи мне правду. Зачем ты все это делаешь?
— Я тебе все сказала!
— Неприятно тебе?
— Нет!
— А какого фига ты вчера меня так целовала? — сжал он мои плечи, неосознанно притягивая меня к себе ближе. Мы говорили друг другу ядовитые слова, а руки и тела словно сами по себе тянулись друг к другу, игнорируя все то, что озвучено нами. — Сама, прошу заметить! Ты меня за кретина держишь? Неужели я не пойму, что такое пустые поцелуи и… Впрочем…
Он застыл на секунду, глядя на мои пересохшие от стресса губы.
— Давай, покажи тогда, как тебе противно, — заявил он мне и накрыл мои губы своими в требовательном поцелуе, на который я не реагировать просто не умею…
Мы целовались с ним, сплетались руками в одно целое, словно имели на это право, словно мы и были одним целым. Но это, конечно,
