этой открыточке много месяцев.
Читаю золотистые буквы:
«Милая, родная, так как я тебя люблю, никто не полюбит никого и никогда. Ты — моя драгоценная девочка, и я буду всегда с тобой рядом. Спасибо, что подарила мне сына».
Нервно провожу рукой по лицу, волосам, вспоминая, на какой день рождения Саши супруг дарил эту открытку.
— На шестой!
Тогда мы были безумно счастливы, и ничего не предвещало беды.
Как же сильно я любила. Он был первым с кем поцелуй казался горячим и бесконечно сладким, объятия — самыми теплыми. До него я так сильно не любила. Женихов было много, но все шли мимо.
Его глаза — голубые как небо. Чистые. Верные. Когда он смотрел на меня с бесконечной нежностью, сама себе завидовала.
Любила в муже все — фигуру, тату, тембр голоса, улыбку.
Вместе мы проходили все жизненные препятствия, сидели у кровати сыночка, когда он болел. Шилов даже подгузники менял наследнику, ездил за детским питанием на другой конец города.
А сейчас Глеб снял маску и за ней оказался совсем другой человек, не тот, кому я доверилась, не тот, кто спас меня своей любовью.
— Я тронулась умом, если до сих пор думаю о любви к предателю!
От мужа не исходила явная угроза нашему браку, как сейчас.
Боже!
Время как вода. Утекло. И всё. Точка. Ничего не вернуть. Даже воспоминания закружились в вихре проблем и затерялись где-то.
Меня снова накрывает. Чувствую утрату каждым нервом. Я как будто под гипнозом после звонка супруга.
Как он может так легко рассуждать? Ломать нашу жизнь.
Глеб убеждал меня, что нам с сыном ничего не грозит, его любви и заботы хватит на всех.
Только я не верю ему больше!
Перед глазами стоит его наглое красивое лицо. Шилов глядит на меня нахальными голубыми глазами. Волевой подбородок напряжен, высокие скулы придают породистости загорелому лицу, красивые губы обрамлены светлой ухоженной щетиной.
Красив гад.
У меня не хватает смелости оттолкнуть от себя даже его образ, силуэт наплывает на меня как облако и поглощает полностью.
Аля! Проклятая трусиха!
Слезы бегут горячими обжигающими струйками по щекам. Стираю ладошками, размазывая по лицу. Поднимаюсь на ноги, отряхиваю колени.
Считаю до трех, чтобы забыть о муже, и перед сыном предстать в успокоенном состоянии. Ребенок чувствует мое настроение остро, и он не должен заподозрить неладное. Иначе будет звать папу, а того нет дома. Сашенька расстроится, и болезнь может вернуться.
Более того, с Сашкиным упрямым характером неизвестно, что сынок может выкинуть, чтобы вернуть отца.
Вся эта ситуация вводит в депрессию, а мне нужно сейчас пойти к сыну. Улыбаться ему. Делать вид, что всё в порядке. Смотреть мультики, развлекаться.
А потом мы уснем, проснемся, возьмем сумки, и убежим из любимого дома туда, куда скажет Назар.
Не знаю можно ли ему доверять?..
Но больше некому. Он — последний рубеж между настоящим, прошлым и неизвестным будущим.
В желудке голодно ноет. А в душе по-прежнему царит цунами. Но я выдыхаю и иду к сыну.
Глеб
Уже и не помню, когда чувствовал себя пустым местом. В которое меня раз за разом превращала эта стерва Вика. Наверное, в тот день, когда я узнал от друзей, что она изменяет мне. Что ее видели с мужиком в частном отеле, где снимают номера на часик — другой, чтобы усладить собственное тело.
Зачем она так поступила со мной?
Зачем растоптала нашу любовь?
Я же старался как мог ради нее и нашей малышки.
Тяжело выдыхаю, вспоминая, как поехал в отель, как караулил несколько суток, ждал, пока она объявится со своим молодым мальчиком.
Как идиот пошел к ним в номер спустя час и застал картину, которую долго не мог забыть.
Не хочу впускать в сознание того себя. Раздавленного. Со съехавшей крышей. Я же тогда чуть не убил её, и того юнца. Меня только охрана мотеля уберегла от тюрьмы. Иначе бы убил обоих и сел надолго. И осталась бы наша дочь сиротой.
Стерва! Выдыхаю едва слышно.
— Папочка, не ругайся, пожалуйста, — слышу звонкий голос дочери и вспоминаю с чего всё началось. С чего меня вдруг накрыло прошлое.
Я сейчас как раненное дикое животное. Мне очень-очень больно, нужно просить помощи у человека, которого я укусил, не подумав, а последовав инстинкту.
— Лиза, дочка, — произношу едва слышно, и в груди болезненно горит.
— Да, папуля, только не ругайся, пожалуйста.
— Обещаю. Не буду.
Конечно, не буду. Приеду, и уделаю Вику. Словесно. Стерва гребаная. Снова поступила мне наперекор, показав дочери, что мое решение — говно.
Совсем гадина совесть потеряла. Забыла, с чьей руки кормится!
Ничего. Я ей напомню.
Во мне тлеют угольки добра к жене, и на их месте зреют зерна мстительности. И даже не ёкает в груди. Знаю, что прав.
Она со мной поступает грубо, и я отвечу жестко.
И даже не буду требовать, как раньше, чтобы она просила прощения.
Тоже мне умная нашлась. Хитросделанная зараза.
— Малыш, — смотрю на несчастную мордашку дочери. — Действительно мечтаешь стать артисткой?
— Не артисткой, а моделью или актрисой. Можно певицей или блогером, — глаза дочери загораются азартом.
Не хочу гасить ее мечту. Мои дети — мои наследники. Ради них живу.
— Станешь. А папа тебе поможет, — выдаю хрипло, принимая решение.
В морду автомобиля летит гравий, ударяется и я вздрагиваю. Вдруг, Алевтине не понравится моя идея? Тогда получится, что я обману собственную дочь.
Значит, не буду спрашивать жену, поставлю перед фактом. У моей дочери должны быть равные шансы с Александром. Они оба Шиловы.
Беру телефонную трубку, набираю Алевтину, сообщаю ей, что моя дочь будет жить с нами.
Супруга не рада от слова совсем.
— Как же наш сын. Ты его не любишь?
Она рехнулась? Кто и когда втемяшил ей этот бред? Я люблю детей одинаково. Только о дочери чаще думаю, потому что она далеко, и я беспокоюсь, сыта ли, обута ли, здорова ли.
А у сына миллион нянек, бабушек, дедушек. Мать сидит дома, не работает. Чего он нем волноваться? И скучать не успеваю, мы созваниваемся с сынулей даже когда я на работе.
Разговор с Алевтиной заканчивается на нервной ноте. Она так и не поняла меня, не приняла моего решения, перевезти дочь в Москву.
Черт с ней! У нас огромный дом. Дочь будет жить в другой части особняка, там даже есть свой вход. Так что могу и не встречаться.
Обнимаю руль руками, вцепляюсь так крепко,
