Я выковыряла из заветной шкатулки еще триста зеленых, из числа тех самых эквивалентов дружбы, что надавали мне самые мягкие из моих знакомых. Те, что не смогли набраться смелости и послать меня подальше. Господи, как же мне жалко денег. Такая куча, я ради этой кучи уже месяц сплю на детской кушетке в кухне, чтобы и у деток и у маменьки было по привычной комнате. Как же я их отдам в чужие равнодушные руки кассиров. Я и правда чуть не рыдала, пока ехала на Бауманскую. Ехать мне теперь было значительно дальше, чем просто сесть на троллейбус и прокатиться несколько остановок. В Аптекарском меня встретил все тот же (а мажет и другой, но очень похожий и с таким же выражением лица) секьюрити. Он долго обнюхивал меня, обмахивал палкой-металлоискателем, и прикидывал: достойна ли я пройти внутрь.
— Хорош выделываться. Я клиент банка, не задерживай, халдей. Вызови Никоненко! — рявкнула я на него и потому, что он меня бесил и злил самым ужасным образом, и потому, что день был такой, звезды так легли. Он онемел. Видимо, мой вид, который уже пару месяцев как не был ухоженным и респектабельным, мягко говоря, контрастировал с тоном и смыслом слов, что я излагала. Ну вот захотелось мне его на место поставить, что же, совсем лишать себя простых земных радостей?
— Секундочку, — прошептал он и вдавился внутрь. Я расправила плечи. Будет знать! Я везу сюда восемьсот долларов США, да он передо мной ковровую дорожку должен расстелить. Ну и что, что я в заляпанном дорожной грязью пальто и в старой шапке. Подумаешь — не накрашена. А времени нет. И на то, чтобы почистить сапоги, сегодня времени тоже не нашлось.
— Прошу Вас, проходите, — как он переменился. Прямо льнет, двери открывает.
— К кому мне пройти. К Никоненко? — так звали ту худенькую девушку, которая была моим персональным менеджером.
— Да-да. Она уже ждет вас.
— Спасибо, — церемонно раскланялась с ним я и зашла. Банк сиял все той же роскошью и мрамором. В лучах многоточечного света бродили с безмятежными лицами сотрудники, навстречу мне, улыбаясь, плыла Никоненко.
— Добрый день, как ваши дела? Мы вас не ожидали так рано.
— Спасибо, все плохо. Но деньги на этот месяц я нашла. Поэтому давайте оплатим там долг, чтобы не скапливались никакие штрафы.
— Конечно-конечно. Пойдемте к операционистам. — Я расплатилась, передав все мои зелененькие денежки внутрь безликого затемненного окна, похожего на обменник валюты. Оттуда мне выплюнули ворох каких-то бумаг на подпись. Я покорно расписалась, мне дали пару листочков с банковской непереводимой аброй-кадаброй и квитанцию.
— Спасибо, до встречи через месяц. Кстати, вы можете платить по первым числам, так что ориентируйтесь на первое июня. — Такое чувство, что все, даже самые рядовые сотрудники «Национального стандарта» были в курсе моих проблем. Я побрела к выходу. Внезапно впереди, на лестнице, ведущей из операционного зала в зону руководства, я увидела ЕГО. Он, самый великолепный мужчина из всех, кого мне только приходилось видеть и наяву и во сне, стоял, лениво облокотившись на перила и, улыбаясь, болтал с соответствующей красоткой. Они явно флиртовали, потому что она все время придурочно улыбалась и отводила свой взгляд, а он, напирая, все время норовил что-то прошептать ей на ухо. Его пиджак был расстегнут, галстук развязан, а сам он был взъерошен и очевидно возбужден этой развратной дрянной красоткой с длиннющими ногами, торчащими из-под короткой, недопустимо короткой для делового места юбкой. Я прямо побагровела, до того она мне не понравилась. А может, мне было просто жарко во всех моих пальто, шапках и рейтузах. Вдруг я почувствовала на себе его взгляд и остолбенела. Он прищурился, явно пытаясь вспомнить, откуда он меня помнит и вдруг пошел ко мне.
— Вы Ольга Петрова, верно?
— Да уж, не слишком редкое сочетание. — Зачем-то проблеяла я и пришла в полный ужас оттого что так ужасно выгляжу. Это я-то, которая тратила часы и годы, чтобы упаковать свою косу в роскошный венок вокруг головы. Сейчас волосы собраны в простой конский хвост, торчащий отрезками из-под шапки и из распахнутого пальто. Сапоги грязные, глаза, хоть и большие, но не накрашенные и заспанные, а под пальто видны отвратительные рейтузы и длинный мешковатый свитер. Да я ужасна! Какой ужас, что он на меня ТАКУЮ смотрит! Он же станет меня презирать, он же побрезгует прикасаться ко мне, даже случайно! Я же как тетка с рынка. О чем я, да я и есть тетка с рынка, одна из тех, кого никогда за людей не держала! Караул!
— Как ваши дела, Ольга Петрова? — улыбался, глядя на мои муки, он.
— Нормально.
— Нашли деньги? Начали платить?
— Да.
— Вот и прекрасно. И не стоило так горько плакать тогда. Три месяца вам смогли помочь, как я понимаю!
— Да, очень. Мы сдали квартиру и половину долга сможем выплачивать по любому. — Какая же я дура, зачем же я оправдываюсь перед ним?!
— Я очень за вас рад. Надеюсь, что у вас все наладится. Держите меня в курсе, ладно? — Боже! Он мягко и нежно мне улыбнулся и прикоснулся руки. Я таю, таю, таю….
— До свидания!
— Да… — он повернулся и пошел в сторону треклятой финансовой красотки. Я запаниковала и, хочу думать, что только от этого, ляпнула ему вслед:
— А как вас зовут?
— Что?
— Ну, вы сказали держать вас в курсе. А как вас звать, я не знаю. — Какой идиотизм. Где моя женская гордость? Ну вот, он усмехнулся!
— Меня зовут Руслан. Возьмите мою визитку и звоните, когда захотите подержать меня в курсе… — он еще раз усмехнулся и ушел, оставив меня с распахнутым ртом и куском картона в руке.
До дома я доехала, мечтая только об одном — отмыться и отчиститься, отстираться и нагуталиниться так, чтобы навсегда забыть о сегодняшнем позоре. А для полной реабилитации на вечер вызвала Мотьку меня утешать. Дома я послала ко всем чертям и детей и мамулю. Запершись в ванной, я принялась поэтапно наносить все лечебно-косметические средства на лицо и тело так, словно вечером меня гарантированно ждало эротически-порнографическое свидание. Распарившись и докрасна натершись скрабом я нанесла на лицо омолаживающую маску и изготовилась валяться в пенной воде положенные двадцать минут. Глаза мои невольно закрылись и я унеслась у какую-то сказочную полудрему, из которой все отчетливей проступало его лицо, его руки, его смех. Он теперь не был для меня безликим представителем банка.
— Руслан, какое хорошее у тебя имя. Руслан. Мне очень нравится.
— И, между прочим, исконно русское, а вовсе не кавказское, как сейчас все думают, — ответил он мне в моей грезе.
— Ну да, еще же у Пушкина, — я была в удачно обтягивающем меня длинном черном бархатном платье, с тонкой длинной сигаретой в руке. Волосы распущены и окутывают меня, делая похожей на лесную русалку или средневековую ведьму. Или на античную жрицу любви. На губах обжигающе — красная губная помада. Рот чувственный и влекущий. Я вся источаю соблазн. Я — есть запретный и манящий плод.
