Аманда не сомневалась: знай родители, где она, сошли бы с ума, но в ту минуту для нее не было ничего, кроме проносившихся по небу звезд, тепла Доусона и его нежных объятий.
Казалось, он не мыслил без нее будущего.
Неужели у всех первая любовь такова? У Аманды на этот счет были сомнения. Даже сейчас ее первая любовь волновала ее как ничто иное. Иногда она с тоской думала, что ей скорее всего не суждено будет снова испытать это чувство, ведь жизнь притупляет страсть. И еще она очень хорошо усвоила, что любви не бывает много.
Она стояла во дворе, за гаражом, и, глядя вдаль, думала, испытал ли Доусон такую же страсть еще раз и был ли он счастлив. Ей очень этого хотелось бы, но жизнь отсидевшего срок нелегка. По слухам, он не то снова попал в тюрьму, не то подсел на наркотики, не то и вовсе сгинул, хотя все эти варианты никак не вязались у нее с образом того человека, которого она знала. Отчасти именно поэтому она никогда не спрашивала о нем Така. Она боялась того, что могла услышать, и молчание Така лишь усиливало ее недобрые предчувствия. Она предпочитала неизвестность, хотя бы потому, что это позволяло ей вспоминать его таким, каким он был. Ее всегда интересовало, что чувствовал он, вспоминая их роман, и сохранил ли в своей душе восхищение перед тем, что между ними было, и, наконец, вспоминал ли он о ней вообще.
Самолет Доусона приземлился в Нью-Берне, когда солнце уже давно и уверенно прокладывало путь к западной линии горизонта. На арендованной машине Доусон пересек реку Ньюс и в Бриджтоне свернул на 55-ю автостраду. По обеим сторонам дороги тянулись фермерские дома, изредка перемежавшиеся развалинами табачных сараев. Равнина мерцала в свете дневного солнца. С тех пор как Доусон уехал отсюда много лет назад, здесь все осталось по-прежнему. А может, подумал он, тут уже лет сто ничего не менялось. Позади остались Грантсборо и Эльянс, Бейборо и Стоунуолл, городишки еще меньше Ориентала, и Доусону вдруг пришло в голову, что округ Памлико — все равно что потерянное во времени место, забытая страница в заброшенной книге.
А еще это его родина, и хоть Доусона с ней связывало много мучительных воспоминаний, именно здесь он дружил с Таком и именно здесь он встретил Аманду. Одно за другим перед ним вставали основные события его жизни, его детства, и, в тишине сидя за рулем, он размышлял, каким бы он стал, если б не встретил Така и Аманду, и главное, как сложилась бы его жизнь, если бы вечером 18 сентября 1985 года доктор Дэвид Боннер не решил пробежаться.
Доктор Боннер с женой и двумя маленькими детьми приехал в Ориентал за год до этого, в декабре. Долгое время город обходился без врача вообще. Тот, что был, ушел на пенсию в 1980 году и уехал во Флориду. С тех пор Окружной совет Ориентала тщетно пытался найти ему замену. Врач нужен был во что бы то ни стало, но, несмотря на многочисленные попытки властей заинтересовать потенциальных кандидатов, желающих переехать в это, по сути, болото долго не находилось. Однако, на счастье, жена доктора Боннера, Мэрилин, выросла в этих краях и, так же как и Аманда, считалась здесь особой почти что королевских кровей.
Родители Мэрилин, Беннеты, выращивали яблоки, персики, виноград и чернику в огромном фруктовом саду на окраине города, и поэтому, окончив ординатуру, Дэвид Боннер переселился в родной город своей жены, где открыл собственную практику.
Работы у него с самого начала было невпроворот. Подуставшие от сорокаминутных поездок в Нью-Берн пациенты теперь роились возле его приемной, однако врач не питал иллюзий насчет возможности здесь разбогатеть. В захудалом городишке такого бедного округа, как этот, особо не разживешься, несмотря на прорву пациентов и семейные связи. Никто в городе об этом не знал, но фруктовый сад Беннетов был заложен, и не успел Дэвид приехать, как в тот же самый день тесть попросил у него взаймы. Но, даже ссудив тестю с тещей денег, доктор благодаря дешевой жизни в городе смог позволить себе дом в колониальном стиле с четырьмя спальнями с видом на бухту Смит, а его жена, вернувшись на родину, парила от счастья. По ее мнению, Ориентал — идеальное место для воспитания детей, и она была во многом права.
Доктор Боннер любил проводить время на природе. Он занимался серфингом и плавал, ездил на велосипеде и бегал. Люди часто видели, как после работы он бодро трусит по Брод-стрит, а потом вдоль изгиба дороги на окраине города. Люди сигналили ему из машин или махали руками, а доктор Боннер, не останавливаясь, кивал им в ответ. Иногда после особенно длинного дня он выходил на пробежку лишь поздним вечером, когда темнело. Именно так было 18 сентября 1985 года. Он вышел из дома, когда на город начали опускаться сумерки.
Доктор Боннер не знал, какими в тот день были скользкими дороги: целый день без перерыва моросил нудный дождь, который поднял нефть из битума, но оказался недостаточно сильным, чтобы смыть ее.
Доктор отправился своим обычным маршрутом — дорога занимала у него минут тридцать, — но в тот вечер он так и не вернулся домой. Когда на небе появилась луна, Мэрилин заволновалась и, попросив соседку присмотреть за детьми, села в машину и отправилась на поиски. На окраине города, прямо за изгибом дороги рядом с порослью деревьев, она увидела «скорую помощь», шерифа и постепенно растущую толпу людей. Именно здесь ее мужа сбил грузовик. Водитель не справился с управлением, и машину занесло.
Грузовик, как сказали Мэрилин, принадлежал Таку Хостлетеру. Водителю, которому грозило обвинение в убийстве транспортным средством, а также в непреднамеренном убийстве, было восемнадцать лет, и на его руки уже надели наручники.
Его звали Доусон Коул.
В двух милях от окраины Ориентала — и поворота, который он никогда не забудет — Доусон заметил ответвлявшуюся от шоссе старую проселочную дорогу. Она вела к участку, где жили его родственники, и он вспомнил отца. Однажды явившийся к Доусону, ожидавшему суда в окружной тюрьме, надзиратель сообщил о посетителе. Через минуту перед Доусоном предстал отец с зубочисткой во рту.
— Ну, чего ты добился? Сбежал, связался с богатой девчонкой. И где кончил? В тюрьме.
— Доусон заметил злорадный огонек в глазах отца. — Думал, что лучше меня, а вот и нет. Ты такой же, как я.
Доусон молча взирал на отца из угла своей камеры, ощущая нечто похожее на ненависть. Вот тогда он поклялся себе: что бы ни случилось, он больше никогда не скажет с отцом ни слова.
Суда не было. Несмотря на ходатайство государственного защитника, Доусона признали виновным и дали максимальный срок. В исправительной колонии Каледония в Галифаксе в Северной Каролине он работал на тюремной ферме — помогал выращивать зерно, пшеницу, хлопок и соевые бобы, собирал урожай, обливаясь потом на нещадно палящем солнце, и мерз, возделывая землю на ледяном северном ветру. И хотя он переписывался с Таком по почте, за четыре года к нему ни разу никто не приехал.
