Стефан недоверчиво взглянул на Пэнси. Он протянул к ней руки, но тут же опустил их.
– Поблагодарить? – переспросил он. – Поблагодарить меня и уйти? Просто взять и уйти после того, как мы столько месяцев были вместе? После того, как у нас было столько общего?
Наступило молчание, затем Пэнси сказала:
– Ты точно так же поступил с Беатрис, только ты с ней был не месяцы, а годы.
Стефан побледнел. Как так получилось, что вместо послушной, сексапильной Пэнси перед ним оказалось это хладнокровное юное создание?
– Я оставил ради тебя свою жену!
– Я тебя никогда об этом не просила, Стефан. И никогда этого не хотела. Послушай, пожалуйста, выслушай меня! Мы были какое-то время счастливы, но теперь это прошло. Пожалуйста, отпусти меня спокойно, не устраивай сцен!
– Сцен?.. Господи боже ты мой! Не устраивать тебе сцен?.. – Стефан задрожал. Больше того, он вдруг почувствовал, что сейчас заплачет. Такого с ним не было с детства. Глаза жгло, потом по щекам заструились горячие слезы.
– О нет! – прошептала, глядя на него, Пэнси. – Пожалуйста, не надо.
Стефан вытянул вперед руку, словно слепец, нащупал спинку стула и сел.
Пэнси неловко подошла к нему и обняла за голову. Она глядела на него потрясенно, но он этого так никогда и не узнал.
– Не плачь из-за меня. Я этого не стою. Стефан отстранился и произнес непослушными губами:
– Я не из-за тебя плачу, губительница сердец. Я плачу из-за того, что все так… ничтожно.
– Да, – пробормотала вслед за ним Пэнси. – Все так ничтожно.
Она добрела до двери и вышла на лестницу. Вышла – и бросилась бежать, бежать, не разбирая дороги и не обращая внимания на восхищенные, любопытные взгляды студентов, видевших, как она заходила в общежитие.
Внезапно у нее закололо в боку, и Пэнси тут же привычно отгородилась от неприятных впечатлений.
«Отбрось эти мысли, – приказывали ей стучавшие о мостовую каблучки. – Загони их вглубь. Дело сделано. Уже ничего не изменишь. Может быть, в другой раз все будет иначе. Может, ты когда-нибудь и научишься чувствовать, как все остальные люди. А пока думай о том, что тебя ждет впереди. Думай о том, что тебе предстоит и чем ты хочешь заниматься. Это ведь все оправдывает, не так ли?»
Лицо ее при этом приняло такое упрямое выражение, что уже не казалось хорошеньким.
А Стефан долго-долго сидел, обхватив голову руками. Потом встрепенулся, выдвинул ящик письменного стола и, криво, страдальчески усмехаясь, заглянул в него. Схватив фотографию Пэнси, он яростно скомкал ее и закинул глянцевый комок в другой угол комнаты.
На следующий вечер Элен сидела в своей комнате перед неудобно поставленным маленьким квадратным зеркалом. До чего же нелепо, что она наряжается, собираясь на этот праздник!
Ей нечего было праздновать.
Однако пальцы ее продолжали укладывать волосы. Оставив несколько локонов, чтобы они обрамляли лицо, Элен мрачно уставилась на свое отражение. Лицо ее, как обычно, было бледным, однако сегодня она слегка нарумянилась. Серые глаза ярко, тревожно блестели. Элен заколола пучок двумя элегантными перламутровыми гребнями, которые одолжила ей Хлоя. Она была уже готова. Платье висело на дверце шкафа – белое, вышитое, с накрахмаленными оборками, Элен в нем была сама невинность. Ей оставалось только надеть его, но Элен все сидела перед зеркалом, пытаясь унять бурю в душе.
Через несколько минут сюда придет Дарси. Она должна будет подыскать нужные слова и сказать ему, что она не может выйти за него замуж. От одной лишь мысли об этом ей становилось дурно.
Но, с другой стороны, она ведь наряжается для того, чтобы пойти на вечер, где будет Том. Ей, конечно же, не следует туда идти, даже наверняка не следует, но она все равно собирается туда с превеликой тщательностью, потому что знает: она это делает для него, ей не терпится его увидеть. В ее взгляде, когда она в очередной раз посмотрелась в зеркало, сквозило удовлетворение: Элен знала, что она сегодня хорошо выглядит. Ради Тома. Тревога, страх и чувство вины при мысли о Дарси боролись в ее душе со счастливым ликованием. Они никогда еще не была в таком смятении. У нее голова шла кругом. Все расплывалось перед глазами, словно она опьянела или была одурманена наркотиками.
Элен подалась вперед и начала машинально красить глаза так, как ее много месяцев назад научила в Монткалме Пэнси. Элен вдруг вспомнилось, как она стояла в розово-голубой спальне, надев взятое напрокат потрясающе красивое платье. Тогда все ее мысли были заняты Оливером. Ради Оливера ей хотелось хорошо выглядеть. Даже сейчас, вспомнив о своих наивных, бесплодных мечтаниях, Элен улыбнулась. Теперь уже Оливер не имел над ней такой власти: и времени прошло немало, и столько воды с тех пор утекло. Однако она никогда не забудет те мимолетные дни, когда они были вместе, и страстность своей первой любви. Она жила этим чувством с момента их встречи почти всю зиму. А потом, когда ослепительный красавец Оливер переключился на Пэнси, любовь к Оливеру подтолкнула Элен к Дарси. Порой в его облике мелькали черты Оливера, и когда он впервые поцеловал ее в Мере, она слабо потянулась ему навстречу. И потом он был полной противоположностью своему брату: Дарси такой надежный, а Оливер – олицетворение ветренности.
«Как же может все изменить один-единственный год!» – мысленно воскликнула Элен. И подумала, что она сама с трудом узнала бы в себе ту робкую, нерешительную девушку, которой она была год назад.
«Если бы только, – прошептала она, – если бы только я, новая, не повторяла старых ошибок!
Я не хочу больше страдать. И причинять страдания другим. Никогда, больше никогда!»
Кто-то постучался в дверь.
– Элен!
– Погоди! Секундочку! – виновато откликнулась она.
Дарси уже тут, а она все еще сидит в длинной белой комбинации, глядя на свое до боли знакомое и все же чужое лицо, отражающееся в зеркале.
Она бросила расческу и потянулась к платью. Белые оборки шуршали, Элен надела платье, но оказалось, что она не может дотянуться до перламутровых пуговок на спине. Она от натуги еще сильнее покраснела.
– Входи, – наконец разрешила она, отчаявшись справиться самостоятельно.
Дарси замер на пороге.
– Ты выглядишь ошеломительно, – напрямик заявил он. И прибавил: – Давай помогу.
Дарси застегнул одну за другой маленькие пуговки, его обветренные руки смотрелись очень неуместно на тонкой ткани платья. Лицо его тоже покраснело. Когда последняя пуговка была застегнута, он нагнулся и поцеловал Элен в шею.
– Ты сегодня какая-то другая, – сказал он, и Элен почудилось, что в его голосе звучит грусть. – Наверное, потому что ты подобрала волосы? Элен, я так по тебе соскучился!..
