верхней одежде нельзя, стоит стеной, не давая пройти. Поворачиваюсь, еду обратно, спускаюсь вниз, нахожу пожарную лестницу. Перехожу на бег. Едва появившись в коридоре с другой стороны, слышу ругань. Узнаю голос дяди Сережи:
— Вы не имеете право! — он перехватывает стойку с капельницей, медсестра стоит на своем
— Мужчина уйдите! У меня распоряжение врача, — видя что кушетка вместе с мамой и дядей Сережей скрывается за углом, быстро следую за ними. В голове миллион вопросов. Почему ее вывезли из палаты?
Меня тормозит та же самая санитарка
— Опять ты! — пытаюсь ее обойти, но она упирает руки в боки.
Закипаю.
— Пропустите, у меня мама тут!
— Не положено! — мимо меня уверенным шагом проходит какой-то кавказец в странной форме, его и не думают останавливать. Ему, значит, можно?!
— Почему одним можно проходить в верхней одежде, а другим нет?! — делаю попытку также нагло прорвать оборону, но санитарка быстрее:
— Начальство распорядилось на этаж никого не пускать, я своей работой дорожу, — тоже мне, полицейский в юбке
— Да пошли вы! — у меня слезы катятся из глаз, сделать я ничего не могу, — у меня мама там без сознания, где ваш продажный главврач?!
Снова какой-то шум. Каталка с медсестрой едут обратно. Дядя Сережа идет рядом с мужиком, который обогнал меня ранее, о чем-то ему рассказывает.
— Это противозаконно! — медсестра шипит на кавказца которые принудительно заставляет ее менять направление движения, — мне ее класть некуда, у меня распоряжение главврача!
— Я бы на вашем месте начал волноваться за себя, потому что все что я делаю, я делаем в рамках закона, а вот вам еще предстоит дать показания кто именно написал от имени пациентки которая находится без сознания согласие, — амбал вскидывает руку и смотрит на массивный циферблат часов, — распоряжение на транспортировку и направление у вас будет, — пауза, — уже через минут через семь.
Отталкиваю от себя санитарку, бегу прямиком к каталке.
Мама без сознания.
— Дайте мне выполнить свою работу или идите и договаривайтесь с главврачом! — медсестра останавливается около палаты, явно нервничая.
Кавказец игнорируя всех, принимает входящий вызов, ведет себя так, будто он тут главный.
— Да, командир, все в норме, — осматривается по сторонам, — без проблем, перевезу лично
— Спасибо вам, — когда неизвестный персонаж кладет трубку, дядя Сережа зачем — то раскланивается, — а мы думали уже ничего не получится.
— Вы кто такой? — первый вопрос, который приходит мне в голову когда подхожу ближе.
— Считайте меня адвокатом вашей матери, — голос кавказца приятный, с хрипотцой. Он высокий, на нем непонятная форма одежды, как будто военный. Мне приходится задрать голову чтобы посмотреть ему в глаза. Ресницы не такие длинные как у Алана, но тоже густые. Взгляд демонический и жестокий. Есть в нем что-то от дьявола.
В конце коридора появляются санитары, они идут быстрым шагом. Неужели по мою душу? Поворачиваюсь, посмотреть где та самая санитарка, но ни ее, ни медсестры больше не наблюдаю рядом. Выдыхаю.
— Это ошибка какая-то, — дядя Сережа продолжает говорить, — ее должны были везти в кардиологический центр оперировать, а потом выписали из палаты, — кавказец игнорирует любые комментарии, давая распоряжение двум молодым санитарам. Как будто его вообще не интересует кто и что ему говорит. Он прекрасно осведомлен.
— Везете к выходу, я сам лично буду транспортировать больную в кардиологический центр, — я на взводе, мне душно. Появляется главврач.
— Ради Бога извините что так вышло, — мужчина с табличкой на груди Воронов Михаил Владимирович, протягивает какие-то листы, заискивает перед незнакомцем, на нас с дядей Сережей не смотрит, все его внимание приковано к громиле, — Расул Гуреевич, клянусь это не моя вина, скорую вам выделю, скажите что нужно, все сделаю, — на скулах амбала играют желваки. Он не особо разговорчивый человек. А может знает то чего не знаем мы про этого доктора?
— Вы только ничего такого не подумайте, — глаза главврача бегают, — мы можем договориться, да если бы я только знал, — кавказец прерывает собеседника
— Договариваться вы теперь в суде будете, — главврач белеет на глазах, — это я еще не сообщил факт того, что использовалось фиктивное согласия пациентки.
— Любаша его точно не могла подписать, — дядя Сережа подтверждает слова громилы.
Мы спускаемся на грузовом лифте в полном молчании, санитары ловки перемещают каталку по витиеватым коридорам нулевого этажа, напоминающие мне заброшенное здание. Когда мы останавливаемся перед дверьми, засовы которых раскрывают нараспашку так что холодный воздух с улицы мгновенно дает о себе знать. Запахиваю куртку. В проеме с открытыми дверцами стоит огромный минивэн, внутри пространство необходимое для каталки, какие-то медицинские штуки. Амбал сдает немного назад, открыв водительскую дверь, подъезжает прямо в ступенькам.
— Стойте! — дергаюсь вперед, желая поехать с мамой, но дядя Сережа хватает мою ладонь, мы вместе наблюдаем, как санитары аккуратно транспортируют маму, завозя ее на каталке в просторный салон машины.
— Алена, дальше нельзя, этот мужчина все сделает, — он пытается мне объяснить, а я вырывая ладонь, нагло забираюсь на переднее сиденье. Плевать. Если амбал будет орать, придумаю что-то, можно пустить слезу. Я умею.
— У меня кроме мамы никого нет, я поеду, хотите вы или нет! — водитель щурит глаза, смотря перед собой, выдает не понятное ругательство на каком-то другом языке, молча заводит машину. На его лице никаких эмоций. Вот и отлично. Не придется использовать "план Б" и плакать. Пока еду вспоминаю про разряженный телефон.
Кошусь на амбала, поражаясь как невозмутимо теперь он ведет машину, хотя некоторое время назад был злой как черт.
— У вас зарядки случайно нет? — говорю тише чем хотелось бы.
— В бардачке, — бархатистый голос ласкает слух. Достаю зарядку, слежу за тем, как мужчина открывает на панели специальное отделение. Никогда бы не догадалась. Подключаю телефон, зарядка мигает синим огоньком, делаю глубокий выдох, откидываясь на удобном сиденье. Напряжение уходит само собой. Но ненадолго.
Вздрагиваю от входящего вызова. Амбал нажимает кнопки на панели, в ухе у него гарнитура. Он долго слушает того, кто ему звонит. Неотрывно следу за его реакциями, вдруг что про маму ему говорят. Когда на его лице появляется улыбка, теряюсь. На его щеках образуются ямочки.
— Командир не будет его убивать, — вижу ряд идеально белых зубов, — припугнет может, чтобы не повадно было, — кто-то из своих звонит. Отворачиваюсь.
Господи кто этот человек? Обхватываю себя руками. По телу бегут мурашки. Неужели в фондах работают такие как этот кавказец?! Кем? Вышибалой?
— Да, со мной твоя барышня, Алан, все в порядке с ней, — моргаю, снова перевожу взгляд на водителя, он знает Алана, — да, она без мыла куда хочешь влезет, — прислушиваюсь, но безрезультатно, гарнитура плотно прилегает
