Каван. Или ты ко всем относишься милосердно, или же нет. Каждый человек заслуживает прощения, но это не означает, что прощение требует дальнейшего общения.
Нет. Это прощение для себя, но не для них. Прощение освобождает от плохого и дарит тебе свободу выбора.
— То есть я должен простить свою сестру за то, что она сделала со мной? Свою мать? Отца-ублюдка? — злобно рычу я.
— Да.
— Никогда, — шиплю я.
— Тогда ты всегда будешь видеть кошмары, Каван. Ты не отпускаешь прошлое, в этом твоя проблема. Почему оно так нравится тебе? — Таллия внимательно смотрит на меня, и я фыркаю.
— Оно мне не нравится. Я, блять, был мальчиком для удовлетворения похоти, — грубо огрызаюсь.
— Да, это так, но всё же, Каван, загляни глубже. Почему ты не можешь отпустить это? Что тебе не даёт это сделать?
Поджимаю губы, потому что я ненавижу говорить об этом. Меня это раздражает.
— Может быть, ты боишься, что если простишь их для себя, то у тебя не будет возможности спрятаться в темноте и оправдать своё одиночество? Ведь они мешают тебе двигаться дальше. Ты боишься, и это нормально, Каван. Но отпусти. Отпусти злость и обиду на них за то, что они с тобой сделали. Позволь другим поцеловать твои раны, полюбить твои шрамы и увидеть тебя настоящего. Настоящий ты прекрасен. И когда люди увидят, какое у тебя огромное сердце, то им будет плевать на твои шрамы. Они будут любить тебя за то, что ты просто живёшь.
— Если люди узнают, что у меня есть сердце, то они будут использовать меня и причинять боль. Они перестанут считать, что я могу их наказать.
— Я говорю тебе про отношения с близкими людьми. На работе ты можешь быть любым, а дома тебе нужно быть собой. Близкие тоже причиняют боль, Каван, но если ты не будешь двигаться дальше, то никогда не сможешь жить нормально. Чувствовать и иметь будущее. Ты думал о своём будущем? — интересуется она.
— Не особо, если честно. Я знаю, что всегда буду работать с Ноланами. Они моя семья. И всё.
— А собирался ли ты заводить свою семью? Думал ли ты о детях?
— Нет. Я не готов к этому, — отрезаю и сажусь на кровати, чтобы не видеть боли в глазах Таллии. Хотя я вру. Я лживый ублюдок и мечтаю о том, чтобы у меня была своя семья и дети, много детей, но страшно боюсь этого. И лучше пусть у Таллии не будет иллюзий на мой счёт, пока я сам не созрею, чтобы рассказать ей обо всём.
— Ты поедешь со мной на свадьбу? — Встаю и собираю вещи с пола.
— Если я тебе там нужна, то да.
— Ты мне нужна.
— Хорошо. Когда мне нужно быть готовой?
— Примерно через час. Я отправлю к тебе шофёра с платьем, а сам приеду за тобой ровно через час.
Надев футболку, опираюсь на кровать и целую Таллию в губы.
— Ладно. Буду ждать тебя. — Её улыбка разрывает моё сердце.
Она так прекрасна.
Киваю Таллии и, хватая свои вещи, выхожу из её квартиры.
В моей голове пустота. Ничего не хочу больше. Я вымотан и устал. Сейчас я должен сосредоточиться на работе, но хочу больше Таллии в моей жизни. Я должен быть тенью, а пытаюсь выбраться на свет. Чёрт, я просто ублюдок. Знаю, что снова причиню боль Таллии, но отпустить её не могу.
Ровно через час я, одетый в чёрный смокинг, стою у дома Таллии и жду, когда она спустится вниз. Ей отвезли платье, которое я выбрал, но я не уверен, что она бы выбрала всё это сама.
Когда Таллия появляется внизу, то у меня перехватывает дыхание. Она такая красивая. Элегантное платье в пол с длинными рукавами тёмно-синего цвета идеально смотрится на ней. Она чересчур сексуальна в нём. Почему я выбрал это платье?
— Нормально? Это то, чего ты ожидал? — взволнованно спрашивает она.
— Ты нанесла макияж, — замечаю я.
— Да. Это ведь свадьба. Если я появлюсь там со своими тёмными кругами под глазами, то буду выглядеть ужасно.
Мне нравятся её тёмные круги под глазами больше, чем пухлые губы, покрытые помадой, куча макияжа и слишком красивые глаза. Я боюсь, что кто-нибудь увидит моё сокровище, и оно ему тоже понравится. И этот кто-то будет куда сговорчивее, чем я.
— Каван, тебе не нравится? — спрашивает Таллия, и та печаль, которая сквозит в её глазах, убивает меня.
— Ты очень красивая. Мне нравится. Поехали.
Таллия садится в машину, и мы направляемся в поместье за городом.
— Никто обо мне не знает, кроме Дейзи и Кифа, да? — спрашивает Таллия.
— Нет, я никому о тебе не говорил. Ещё Дарина знает. Но я не уверен, что она там будет.
— То есть ты впервые ведёшь кого-то на подобное мероприятие.
— Да. Я никогда не приходил туда с женщинами. Хотя иногда приходил со шлюхами, чтобы никто не посчитал меня геем.
Но зачастую предпочитаю быть там один, потому что я на работе.
Каждый приём — это моя работа.
— Тебе всегда приходится присматривать за Ноланами? Они что, сумасшедшие?
— Ещё хуже. Они все воюют друг с другом. Долгая история, но нас она не касается. Не пугайся, если увидишь их ссору. Это для них нормально.
— Странно.
— Ещё как. Вероятно, ты увидишь мою мать, — мрачно говорю я. — И её мужа.
— Ох, — шумно вздыхает Таллия. — Она снова вышла замуж?
— Нет. Когда я убил своего отца, то мы заранее уже подготовили его копию. То есть нашли мужчину, заплатили ему и сделали пластические операции, чтобы он был похож. Свои сложности.
В общем, теперь она живёт с ним, а он уже много лет играет роль моего отца.
— И твоя мама согласилась? — ужасается Таллия.
— Она больше любит деньги и роскошь, которую дарит высшее общество. Её такая альтернатива устроила.
Таллия поджимает губы, а я наблюдаю за тем, как она хмурится, обдумывая мои слова.
— Ты же помнишь о том, что я убил своего отца?
— Да, помню. Просто всё это чуждо для меня, и немного страшно.
Выходит, что иногда можно встретить людей, которые просто играют свои роли, а настоящий человек давно мёртв.
— Выходит так.
