— А что я думаю? — шумно выдыхая, интересуется Сережа.
— Не знаю, — переворачиваюсь на спину, рассматривая улыбающегося Алмазова.
— Давай ко мне, — зазывает меня к себе, хлопая по своей груди.
Легко сказать — «давай ко мне», когда не в состоянии даже перевернуться. Чуть отдышавшись, с трудом кладу голову на Сережину грудь, обнимая его одной рукой, вслушиваясь в громкие удары его сердца.
— Ну и чего ржем?
— Дежавю. Кажется, было так же после нашего первого секса. В смысле, смех.
— Нет, видишь я сейчас не смеюсь.
— Вижу.
— Ну так что смешного? — допытывается Алмазов. — Давай я угадаю?
— Давай.
— Ты думала, что прокусишь Леопольда и когда поняла, что все прошло без последствий, смеялась от собственных мыслей?
— Неа. Я смелась, вспомнив порно, которое смотрела вчера на работе. Это тогда, когда ты пошел в приемник.
— О, Боги, — наигранно удивляется Сережа.
— На самом деле проблема в выбранном мною видео.
— А что, там порно звезда ела чей-то член? И что в итоге догрызла до мошонки? — произносит Алмазов, усмехаясь в голос.
— Нет, дело в том, что меня это порнушка не возбудила по причине того, что она меня рассмешила. Там знаешь, что мужик делал?
— Ну-ка, удиви меня.
— Только не стыди меня за то, что я скажу.
— Не стыжу. Удивляй.
— Там мужик… стучал своей пиписькой тетке по лбу. А меня это так на смех проперло, прикинь — стучит по лбу членом. А она такая со стекающими слюнями радуется прям. Так и хотелось сказать, чего ты улыбаешься, дура? Это мне смешно со стороны, а тебе, тупица, фигачат хреном по лбу, да еще и с потекшей косметикой и стекающими на пол слюнями. Фу. И такие мерзкие звуки издавала — чвак, чвак, чвак. Короче, ни фига не сексуально и местами смешно. Надо более продуманно выбирать видео. Я же не была такой убогой?
— Никак нет. Ты была прекрасна, но и я членом по твоему лбу не стучал, — вновь отшучивается Алмазов.
— Только стукни, я тебе все отгрызу.
— Ух, какая грозная.
— Сережа?
— А?
— Надо вставать. Будильник ровно на два часа. Через три минуты прозвенит. Мы можем, конечно, ни к кому не ехать, но все же…
— Надо.
— Увы и ах.
— Тогда в душ и по родственникам. Но мне, пожалуйста, яичницу с беконом, мне их оливье на фиг не сдался.
— Ладно, сделаю тебе яичницу. А ты тогда уберешь за Симбой, хорошо? — приподнимаю голову, всматриваясь в улыбающегося Сережу. На что он отрицательно качает головой. — Ну и ладно, сама уберу.
Глава 52
Кому-то это покажется странным, но меня почти во всем устраивает Сережа. Он не раскидывает носки, не мусорит, иногда готовит, убирает лоток за Симбой и да — уступает, только как бы незаметно. Как и с лотком — все равно сделал он, когда я жарила ему яичницу. Но есть одна вещь, которая меня раздражает, и которую я упорно не могу искоренить. Попросила дважды — ноль результата. Поняла, что ему это нравится, стало быть, он и дальше будет так делать. Но это реально моя боль. И никто. Никто меня не поймет. Как же бесит, что он ест со сковородки вилкой. Вилкой по тефлоновому покрытию! Ну есть же тарелки. Ну есть! В чем проблема поесть с нее? «Со сковородки вкуснее» — в очередной раз скажет Алмазов, шкрябая вилкой. Чушь какая-то. Отпиваю кофе, когда Сережа тянет ко мне эту самую вилку с беконом.
— Я не хочу. Фу, жирно очень.
— Ты и так исхудала, тебе не повредит.
— Да, да, ври да не завирайся, тебе нравится мой плоский живот и грудь на стройном теле.
— Нравится, но то, что ты не жрешь — не нравится. Думаешь я не знаю после чего ты не ешь? — знает, как и я знаю.
Да. Мне стало жутко неприятно, когда три месяца назад, попав на хирургию с аппендицитом, врач сказал, что я пышечка. Пышечка, блин! Вроде милое слово, но прям как по сердцу ножом. Сразу после операции есть резко перехотелось. Сначала помогла вынужденная диета и режим, а затем реально перехотелось есть. Все кажется действительно жирным, а не потому что того требует диета. Исключения составляют булки. Точнее, чиабата батоновна. Вот это могу и хочу есть целыми днями.
— Я ем, — после значительной паузы наконец отвечаю я, отпивая кофе. — Но сегодня готовлю свой желудок на мамин стол. На стол моей мамы, в смысле. Слушай, мы же ненадолго к твоим, да?
— Час, максимум полтора, — облегченно выдыхаю. — Думаю к твоим так же, я хочу побыть дома вдвоем, а не в цыганском таборе.
Как только Сережа произносит цыганский табор, из гостиной доносится уже знакомый звук упавшей елки. Да лучше бы мы вообще ее не ставили. Это какая-то катастрофа. Одно спасение — шары не стеклянные.
— Еще один раз и я его прибью, — сквозь зубы цедит Алмазов.
— Нет. Скорее просто уберем елку.
— Или так. Но хотелось бы, что бы на Рождество она все же была. Я слишком сентиментален и надеюсь получить под елкой подарок.
— Подарок вроде как уже сегодня был, если ты не понял. И да, я все же взяла седьмого января сутки, так что…
— Ты издеваешься что ли? Я же просил тебя их не брать, — несдержанно бросает Сережа, откладывая в сторону вилку. — Третьего января мало?
— Мне так удобнее, зато потом за меня выйдут, когда у меня начнется сессия и я не буду ни перед кем унижаться со словами: «а выйдите за меня, пожалуйста, почку за это отдам».
— За тебя и так бы вышли. И настолько мне известно, во время сессии дается отпуск.
— Ага. На бумагах и в кино. А давай мы не будем ссориться из-за какой-то ерунды.
— Не будем, — отпивая кофе, соглашается Сережа.
* * *
Я
