— Красивая, — грустно выдыхает Матвей. — И нежная, как цветок миндаля. Я назову ее Гулбахрам — весенний цветок. Или Кунсулу — солнечная. Привезешь познакомить к названому отцу?
— Не знаю, — я отбираю снимок и прячу в карман. — Все же ты старый волчара, Матвей, — не могу сдержать улыбки, глядя в сердитое, еще не старое, но уже испещренное множеством морщин озадаченное лицо. — Напугаешь Кунсулу клыками, объясняй потом девчонке, что ты ей рад…
На прощание Байгали долго потчует меня отцовскими наставлениями, ведет в свой кабинет и достает из сейфа шкатулку, доверху наполненную драгоценностями. Щедрым жестом рассыпает золотые изделия передо мной на столе.
— Вот, для Анаргуль берег, гляди, от чего отказываешься! — сверкает черным глазом, как агатом. — Но и для гостя дорогого не пожалею. Я ведь не для красного словца, Илья, сыном-то тебя при Шамане назвал — виды на тебя дельные имею, сам видишь, какая отара у меня жадная да непослушная, такую в порядке держать надо, а про тебя уважаемые баи наслышаны. Не посмеет Шаман против воли моей идти, не чета тебе его сыновья. Выбирай для Кунсулу свадебный подарок! Скажешь, отец названый подарил!
— Не возьму, Матвей, — улыбаюсь я, глядя в лицо мужчине, удивляясь про себя несвойственной Байгали щедрости. — Хороший ты человек, не стоишь пустых обещаний. И обидеть тебя не хочу.
— А обижаешь! — хмурится Матвей, дернув в бороде губами. — Долг свой ты мне, сынок, сторицей вернул и верность доказал. Не спеши отвечать, я тебя с ответом не тороплю, про завтрашний день мы с тобой завтра и потолкуем, а сейчас возьми безделицу, какая в глаз упадет, уважь старика. Здесь все добро ручной работы, по себе подбирал. Узнают баи, что Байгали калым за невесту не дал — засмеют!
Эх, птичка-птичка, — я долгим взглядом окидываю Матвея, вспоминая девчонку, — знала бы ты, чем обернулись твои слова. Печалью на сердце друга и зыбкой надеждой для меня.
Я знаю хозяина дома и сейчас чувствую: он серьезен, как никогда. Мне не хочется обижать того, кто однажды поверил в меня, и я соглашаюсь:
— Хорошо, Матвей, возьму, — опускаю глаза на золотые украшения щедрого казаха — вычурные, тяжелые, богатые резьбой и драгоценными камнями, совсем не подходящие для рассветного воробышка, — пожалуй… — застываю в смятении, не представляя, на чем остановить выбор. — Черт, даже и не знаю! — отдергиваю руку, так и не коснувшись сверкающего вороха.
Байгали весело хлопает в ладоши и пятерней сгребает золото обратно в шкатулку. Тянется к сейфу, достает узкий футляр и бросает его на стол, раскрывая для меня. Спрашивает с присущим ему лукавством в глазах:
— Вот, смотри, если такой гордый. Так, безделушка против того, что предлагал. Для дочери из Абу-Даби привез, да Гулька забраковала. Камушки ей мелкие, видишь ли, браслет узкий. А по мне, так самое то для девчонки. А? Как тебе такой подарок, сынок?
Часики — золотые, аккуратные, на тонком ажурном браслете, с двумя маленькими жемчужинками на овальной головке. Подарок неизвестного арабского мастера золотоволосой птичке. Сделанный умелой рукой только для нее.
— Ну! Чего столбом застыл, джигит? Бери! С благословением отцовским даю, дарю от всей души! Вижу же, что понравились! — смеется Матвей в ответ на мою осторожную улыбку и встряхивает довольно щуплыми плечами. — Что, не ожидал от меня?
— Не ожидал, — признаюсь, пряча футляр в карман. — О твоей скупости, старик, легенды ходят. — Обнимаю друга и покидаю его гостеприимный дом. — Спасибо, Байгали, запомню доброту твою.
* * *
— Как дела, Рыжий? — я выезжаю на набережную и созваниваюсь наконец с Бампером.
— Вернулся? — слышу в ответ сонный голос. Рыжий горазд дрыхнуть сутки напролет.
— Да, меньше часа, как прилетел. Сейчас в дороге к дому.
— И что там? Как дела в Астане? — Бампер заметно нервничает. — Ты не думай, Илюха, я не из праздного любопытства спрашиваю. Ты хоть цел?
Улыбка сама собой наползает на лицо, подарок приятно оттягивает карман, и пусть я подарю его воробышку не сегодня, я не могу избавиться от радостного предвкушения встречи с девчонкой.
— Я завязал, Бампер, говорил же. Просто проведал друга. Ты лучше скажи, просьбу мою выполнил? Если нет, то лучше спрячься куда-нибудь поглубже и не отсвечивай пятаком, потому что я на тебя надеялся.
— А как же! — фыркает обиженно друг, тиская какую-то девчонку. В динамик телефона врывается довольный девичий хохот и визг. — Все в порядке, шеф! Свил ажур, как обещал. И зацени, даже вопросов лишних не задал.
— Заценил.
— А..
— Вот и не задавай.
— Черт! А хочется! — смеется Рыжий. — Первый раз тебя таким придурком вижу, Люк! Сначала машину ему подгони, потом холодильник забей, да конфетки не забудь, а завтра что? Детей из детсада забери?! Блин, я к тебе нянькой не нанимался!.. — Голос Бампера подозрительно стихает. — Илюха, скажи, это все она, да? Ну, та девчонка?
Мы оба понимаем, о ком идет речь, повисшее в трубке молчание звенящей паузой щекочет слух, и я обрываю наш разговор коротким:
— Увидимся.
Светофор на поворот горит зеленым. Я снижаю скорость, включаю поворотник, перестраивая «ауди» в крайний левый ряд, отвлекаюсь на боковое зеркало, а потому не сразу замечаю знакомую женскую фигуру, выскочившую из темноты широкой арки, ведущей к моему дому, и бросившуюся наперерез машинам к притормозившему на светофоре такси.
Марго? Здесь? Какого рожна? Кажется, я ясно дал девушке понять, чем для нее закончится еще одно вмешательство в мою жизнь. Пришедшая в голову мысль, что Рыжий или Костя проговорились о моем возвращении, и Марго могла застать в квартире воробышка, совсем не нравится мне, и сквозь поднимающуюся волной тревогу я уже предвкушаю то удовольствие, с каким оторву двум чертовым ублюдкам их длинные языки и засуну в задницу, если девчонка вновь пострадает из-за этой стервы. На сегодняшний день мне хватило ее выходки с Яшкой.
Я въезжаю в арку, выруливаю к дому и стопорю «ауди» на свободном пятне парковки. Выйдя из машины, привычно тянусь за сумкой, но в последний момент резко захлопываю дверь и оборачиваюсь к подъезду, реагируя на острое чувство опасности, знакомо шевельнувшееся под левой лопаткой. Черт!
Незнакомая машина с чужими номерами у подъезда — ничего необычного, но я привык доверять инстинктам. Распахнутая в подъезд дверь. Двое мужчин на шухере у моей квартиры. Одного я убираю тихо — боковым ударом руки в основание шеи…
— Кто тебя возбуждает так, что ты сама готова расставить ноги? Готова встать на колени и заставитькончить одним касанием языка, впустив в свой рот?.. Кто? Твой пидар-танцор, ненаглядный Виталик?..
