Джейк положил руку на плечо брата.
– Спасибо. Знаешь, похоже, я накрепко привязан к этим местам. Мы с Бэннер никогда не уедем из Сливового Ручья и Излучины. А те шестьдесят четыре гектара на холмах, что бережет для меня муж Анабет, мне совсем ни к чему. Почему бы не подписать купчую на твое имя?
Мика разинул рот:
– Ты серьезно?
– Еще как. Ты мне еще какое-то время здесь понадобишься, а как только почувствуешь, что готов начать собственное дело, дай знать, и я все оформлю.
– Не знаю, что и сказать!
– Тогда скажи «спокойной ночи». Уже поздно, завтра у нас полно работы – встанем рано.
– Спасибо, Джейк. – Мика протянул руку, и Джейк торжественно пожал ее. Мика бросил сигару, затоптал огонек. – Спокойной ночи. – Он пошел к флигелю, оставив брата наедине с мягкой ночной тишиной.
Свернувшись калачиком в кресле у окна в спальне на втором этаже, Бэннер наблюдала за мужем.
Сколько раз она сидела вот так в детстве, размышляя о звездах, о луне, о будущем, спрашивая себя, что оно сулит? Сколько раз она думала о Джейке Лэнгстоне? Интересовалась, где он сейчас, чем занят, когда она его увидит.
Но ни разу в этих мечтаниях она не видела себя замужем за Джейком. Не представляла, что будет любить его. Носить под сердцем его дитя.
Бэннер прикрыла рукой низ живота. Внутри ее растет его частичка. Это чудо приводило ее в благоговейный трепет. С каждым днем ее тело полнится новой жизнью. Операция, как видно, не повредила ребенку. Материнская интуиция подсказывала Бэннер, что дитя будет крепким, здоровым, самым красивым на свете.
Будут ли его волосы темными, как у нее и Росса? Или светлыми, льняными, как у Лэнгстонов, у Джейка? Она представила себе белокурого малыша с ярко-голубыми глазами, как он бегает по двору, топает по пятам за отцом, скачет, пытаясь попасть пухлыми ножками в его широко раскинутые следы. Эта мысль захватила Бэннер. Малыш будет просто чудо. Она не могла дождаться, когда же прижмет его к себе, вдохнет его сладкий запах, будет кормить грудью, холить его.
Но мечты о счастье угасли в один миг, точно сигара, отброшенная Джейком, что прочертила в темноте огненную дугу. Что он там делает? Или ему больше нравится быть одному, чем лечь с ней в постель?
Странное ощущение: Джейк спит рядом с ней в кровати, которая раньше принадлежала ей одной. Казалось, никто не находит ничего неприличного в том, что они живут в ее спальне. Никто, кроме них самих. Оставаясь вдвоем в этой комнате, они редко разговаривали.
Когда Джейк заканчивал тихие беседы в кабинете с Лидией и поднимался по лестнице, Бэннер почти всегда была уже в постели. Он обращался с ней очень уважительно. И она, в свою очередь, старалась вести себя вежливо. Но не было ни ласк, ни нежностей. Они спали спина к спине, отвернувшись, стараясь невзначай не коснуться друг друга, как посторонние люди.
Однажды ночью Джейк повернулся к ней. Тихо прошептал ее имя. Она притворилась, что спит. Она почувствовала, как он перебирает ее волосы, осторожно ласкает плечо, ощутила на шее его теплое дыхание. Ей страстно хотелось нырнуть в его объятия. Ее тело истосковалось по его прикосновениям.
Но она не могла не думать о том, что все дни он проводит с Лидией, не могла забыть, как наутро после смерти Росса он обнимал ее, шептал что-то в ее волосы.
Нет, ничего непристойного в этом не было. Но Бэннер эта мысль не радовала. Джейк знал, что Лидия всем своим существом любит Росса. Он сам его любил и ничем не желал оскорбить ни Лидию, ни память о друге.
Но для Бэннер было ничуть не легче знать, что Джейк по-прежнему жаждет недостижимого. Вот и сегодня, в день отъезда Лидии, Джейк угрюм и подавлен, это ясно по его позе, стоит только на него взглянуть. Бэннер уже несколько часов наблюдала, как он стоит у изгороди и всматривается в темноту, словно мечтает пронзить ее взглядом и увидеть Лидию.
Бедный Джейк. Какая ирония судьбы. Он женился на дочери всего за несколько часов до того, как мать, которую он желал по-настоящему, стала свободной. Как он, должно быть, клянет злой рок.
Внезапно Бэннер обозлилась. Судьба сыграла с ней грязную шутку. Уже во второй раз.
Но ей надоело быть мишенью для насмешек судьбы. Надоело глядеть в вытянутое печальное лицо Джейка. До смерти осточертели его сладкоречивые банальности.
«Как ты себя чувствуешь, милая?»
«У тебя усталый вид. Может, тебе лучше полежать?»
«С тобой все в порядке? Что-то ты бледная».
Хватит с нее! Она не хочет, не собирается жить с ним и до конца жизни видеть, как он томится по другой женщине. Она ему уже однажды сказала, что не хочет, чтобы он сидел рядом с ней у камина с видом мученика. И, черт возьми, мученик в постели ей тоже не нужен. Если он не может овладеть Лидией, пусть ищет другую замену. Бэннер Коулмэн вторым номером не станет.
Она спрыгнула с кресла, подбежала к двери и распахнула ее. Выскочила на ступеньки, не накинув ни шали, ни халата, белая ночная рубашка развевалась на ней, как вуаль.
Бэннер видела, какого мужества стоило матери покинуть остывшее тело человека, которого она любила. Она понимала, что у Лидии нет сил каждый день смотреть на свежую могилу, постоянно напоминавшую о действительности, слишком мучительной, чтобы с ней жить.
Бэннер тоже не хотела покидать Джейка. Это было бы равносильно тому, как если бы вырезать себе сердце и уйти от него, еще бьющегося, прочь. Но лучше уйти, чем, оставшись, принести свою жизнь в жертву. Она не сможет до старости покорно сидеть и смотреть, как муж убивается от любви к ее матери. Такая жизнь будет полна горестей. Сначала между ними поселится обида. Потом он начнет ее ненавидеть. Или, что еще хуже, когда ее отяжелевшее тело станет неуклюжим, примется ее жалеть.
Ну уж нет! Ее гордость этого не вынесет. Она гонялась за ним, валялась у него в ногах, ссорилась и умоляла, но больше этого не будет. Она больше не позволит себя унижать. Она не сможет заставить Джейка полюбить ее. Никакая сила на свете ей в этом не поможет. Лучше уйти сейчас, чем потратить годы на бесплодные стремления.
Бэннер подбежала к изгороди, тяжело дыша от изнеможения. Джейк издалека услышал ее шаги. Она схватила его за рукав и с размаху дернула. Он удивленно моргнул. Ночная рубашка белела во тьме, как парус на корабле-призраке. Лунный свет отражался в зеленых глазах, мерцавших по-кошачьи. Волосы буйным венцом окружали голову, клубясь, как черное пламя. Бэннер казалась пришелицей из иного мира, прекрасной и яростной, как греческая богиня.
– Если ты ее хочешь, иди к ней! – крикнула она. – Я тебя не держу. Я тебя люблю. Я тебя хочу. Но не так. Не хочу видеть у себя на подушке лицо, на котором открыто написано, что ты мечтаешь о другой. Поэтому уходи!
