Дома Коровиных ждал Великий Погром. Все вещи были перевернуты вверх дном, мебель сдвинута, штор не было совсем, зато посреди комнаты стояло ведро, а рядом лежала тряпка.
Когда муж с женой вошли, Надежда рассматривала журналы и методично выкидывала их в груду мусора, которая располагалась здесь же.
У Марии Адамовны заныло сердце.
– Эт-то что? – едва просипела она.
– Машень… ка… – пролепетал Иван Михайлович. – Нас… выселяют?
– Да ну! Вы чё! – обрадовалась хозяевам Надя. – Пока еще нет!
– С-спасибо… – вежливо поблагодарили супруги.
– Эт я тут перестановку решила сделать, – делилась планами Надежда. – Чёт мне тут у вас не того… не очень.
– Перестановку? – никак не мог поверить Иван Михайлович. – То есть… вам немножко не того и… перестановку… понятно.
– Наденька… – быстро сообразила Мария Адамовна. – Мы, конечно, бесконечно рады, что познакомились с тобой, но… коли уж так случилось… коли уж тебе у нас не очень. Так что ж… будем прощаться. Чего уж тут поделать…
– Обидно, – кивнул Иван Михайлович, – но справедливо!
– Да бросьте вы! – махнула рукой Надя. – Я бате уже сказала, что замуж вышла, так что… куда теперь? А вы привыкайте! Новая метла по-новому метет, ха!
– А старая метла где? – вдруг спросила Мария Адамовна. – В смысле, я чего-то бабу Нюру не вижу. Где она?
– Да на кухне она, – легко пояснила молодая хозяюшка. – Я ей на обед овсянку сварила, так она ее никак доесть не может.
Баба Нюра, то бишь Элеонора Юрьевна, и в самом деле сидела на кухне. На шее у нее была повязана салфетка, а на столе перед ней стояла тарелка каши. Видимо, овсянку женщине не очень хотелось есть, потому что она с самым горестным видом ковыряла ложечкой бурую массу и никак не отваживалась попробовать.
– Машенька! – со слезами в голосе воскликнула Элеонора Юрьевна, завидев невестку. – Машенька пришла!
– Мама, я не понимаю, – насупилась Мария Адамовна. – Что у нас творится? Это все… это вообще как называется?
– Это, Машенька, называется переворот! – всхлипнула свекровь. – Смена власти. Переворот.
Мария Адамовна гневно прищурилась. Вот уж на свою семейную власть она никому не позволит покуситься!
– Переворот, говоришь? – запыхтела она. – Это мы еще посмотрим!
Как бы то ни было, к генеральной уборке было подключено все семейство. Мария Адамовна сгружала мусор в пакеты, Иван Михайлович собирал журналы, а Наденька протирала пыль.
– Все, Надюша, – Мария Адамовна вытерла пот со лба, – я загрузила, иди выноси. Только вон к тому дому неси, если к нашему, то ругаться будут. Да оденься! Застудишься!
Надюша, легко схватив увесистый мешок, выскочила из дома.
– Ваня! – тут же заорала Мария Адамовна. – Тащи скорее ее сумки! Мама, она вышла из подъезда?
– Все, Машенька, – кивала баба Нюра, стоя возле окна. – Она уже далеко отошла, можно сумки выставлять!
– Ваня, вещи в подъезд! Быстро! – Командовала Мария Адамовна, оглядывая комнату, чтобы случайно не забыть какую-нибудь мелочь из вещей гостьи.
Иван Михайлович тоже сработал на редкость быстро и ловко.
– Все, – вытер он руки о брюки, – вынес.
– А теперь тихо! – предупредила Мария Адамовна. – Двери не открывать!
Через некоторое время возле дверей Коровиных послышались шаги и тут же позвонили.
Коровины, боясь шелохнуться, вытаращили глаза.
Звонок не смолкал. Элеонора Юрьевна от дикого напряжения беззвучно села в кресло и задрала голову к потолку, показывая, в каких муках она провела сегодняшний день. Иван Михайлович нервно кусал кулаки, а Мария Адамовна прислушивалась к звукам за дверью. Хотя прислушиваться было лишним – звонок не умолкал.
Наконец ее нервы не выдержали. Она на цыпочках подошла к двери и спросила совершенно невинным голосом:
– Кто там?
– Мария Адамовна! – крикнула из-за двери Надежда. – Тут двери захлопнулись, откройте, а?
– Нет! – категорично заявила Мария Адамовна. – Нет, не открою! Захлопнулись и… и все! И иди домой, Надя. Мы теперь будем жить без тебя. Вещи твои мы упаковали.
– Нет, ну какой «домой»! – капризничала Надя. – Мне сюда надо.
– Нет, Наденька, – стояла на своем Мария Адамовна. – Ты хорошая девушка, но… Но мы тебя не достойны. Совсем. И потом, Андрюша сказал, что он тебя совсем не любит.
– Так полюбит, – упрямо просилась обратно Надежда. – Полюбит, правда. Еще же вся ночь впереди!
– Нет, Наденька, ночи нам уже не пережить!
В этот вечер Коровины вдруг поняли, какое же счастье, когда тебе никто не мешает. Элеонора Юрьевна, сидя в кресле, спокойно перебирала свои журналы. Иван Михайлович смотрел по телевизору передачу про животных и даже что-то себе конспектировал. А Машенька колдовала на кухне. И было тихо и уютно.
– Мама, – вдруг появилась в дверях Мария Адамовна. – А что – у нас опять хлеба нет? Я же вот только две булки покупала.
– Да! – гордо дернула головой Элеонора Юрьевна. – Да, Машенька! Это я. Я съела весь хлеб. Не могла же я глотать эту скользкую овсянку.
– Графиня из тебя, мам, ни к черту, прошу простить за грубость фраз, – хихикнул Иван Михайлович. – Графья, они ж только на овсе и сидели. Как те жеребцы! Ха-ха!
– Ваня! Я тебе не кобыла! – всхлипнула Элеонора Юрьевна. – И если мне в моем доме жалеют корку хлеба…
– Я не жалею, – вздохнула Мария Адамовна. – Я сейчас сбегаю в киоск. А вы тут разогрейте Андрюше курочку, сейчас парень с работы придет. И, мама, курицу съедать не надо. Вам вредно. Ваня, проследи!
Бегала Мария Адамовна совсем недолго. Все же надо было успеть к приходу Андрея еще приготовить салатик, не зря же она купила свежие помидорчики и огурчик. Да и курицу неплохо бы проконтролировать, а то свекровушка…
Но когда она вошла в дом, ее снова встретило ведро в центре комнаты и половая тряпка.
– А! Мария Адамовна! – радостно приветствовала ее Надежда. – Вы несите пакеты сразу в кухню. Да не топчите там сильно, я там только что помыла.
– А… А где остальные? – спросила Мария Адамовна, выронив пакеты прямо на помытый пол.
– Иван Михайлович вместе с бабой Нюрой на кухне кашу доедают, – ласково улыбнулась Наденька. – Я же этой каши целую бадью наварила, куда ж ее девать? Не собакам же выкидывать.
– Действительно…
– А вы мойте руки да тоже в кухню. Я вам и тарелочку уже поставила, и каши наложила. И салфеточка там есть, чтоб за воротничок.
Ночью, когда после тяжких мытарств супругам все же удалось забыться, в комнату к родителям ворвался Андрей.
– Мама, папа, – раненым медведем ревел единственный сынок, – когда кончится этот беспредел? Я могу спокойно выспаться после трудового дня? Я не прошу многого. Просто вот так – прийти и выспаться? Мне можно, мама?
