Она вытерла слезы ладонью – странный жест из детства:
– Спросите генерала, почему его расстреляли?
Переводчица начала было передавать вопрос, но генерал грубо оборвал ее какой-то фразой.
Тогда Петрушка продолжила:
– Кейт, генерал сказал, что казнь была скорее актом милосердия.
Вспышка ненависти заставила Кейт очнуться.
– Скорее – предусмотрительности. Потому что его уже никогда бы не выпустили на волю, боясь, что он все расскажет о сталинских застенках. Не правда ли?
Петрушка колебалась, явно испытывая панический страх перед человеком в генеральской форме.
– Скажи! Скажи ему это. Вот так прямо и скажи.
Девушка повиновалась. Ответ был коротким:
– Генерал говорит, что так оно и было на самом деле. Поэтому-то казнь для него и была особой милостью.
– А сколько других американских солдат разделили его участь?
Петрушка казалась сейчас совсем запуганной, переводя эти слова:
– Генерал сказал, что он предупреждал вас: тема слишком деликатная и может серьезно повредить международным связям России и Америки. Вы уверяли генерала, что имеете только частный интерес. Он хочет узнать, не лгали ли вы ему в начале.
– Нет. Не лгала. – И женщина в изящном итальянском пальто сделала последнее усилие, чтобы вновь овладеть собой. Теперь она держала перед собой лист бумаги с записанными на нем датами и названиями мест.
– Это все, что он может сообщить мне?
Сейчас генерал говорил дольше чем обычно. Петрушка переводила:
– Он говорит, что вы платили за правду, а не за официальную ложь. Вы были совершенно правы, избегая обычных каналов. Генерал подтвердил, что отныне вы знаете полную правду о судьбе интересующего вас человека, то, о чем вам никогда не сказали бы в Москве.
Пока все это переводилось, человек за письменным столом не сводил глаз с Кейт.
– А теперь он просит, чтобы вы следили за ним с особым вниманием, – переводила Петрушка.
Кейт видела, как в следующий момент генерал закрыл папку. Рядом на столе оказался бумажный дезинтегратор. Он включил его и медленно засунул внутрь папку.
– Нет! Пожалуйста! – В голосе Кейт было столько мольбы, что генерал остановился от неожиданности. – Пожалуйста, – взмолилась Кейт дрожащим голосом. – Фотография. Оставьте мне хотя бы фотографию.
Человек за столом колебался.
– Пожалуйста, – повторила Кейт настойчиво. – У меня нет никакой другой его фотографии.
Генерал оторвал снимок и передал его Кейт. А затем острые лезвия машины сожрали оставшуюся часть папки. Раздались чавкающие звуки, и конфетти посыпалось в корзину. Генерал выключил аппарат, вытер руки. Причем проделал он это как-то ненатурально, повторив жест два или три раза.
Путешествие в прошлое закончилось.
Кейт не глядя бросила фотографию в кейс. Она ощущала сейчас себя совершенно опустошенной и обессиленной, будто ее принудительно переправили из реального в некий иной мир.
Почувствовав, что ей не хватает воздуха, Кейт встала и произнесла:
– Спасибо, генерал. – А потом, обращаясь к переводчице: – Скажите, что я ценю его расположение.
Петрушка вытерла ладони о юбку и поднялась за ней вслед. Лицо Петрушки было сейчас совершенно бледным. Генерал теперь обращался прямо к переводчице, и тон его был командным. Петрушка только покорно кивала в ответ. Кейт щелкнула замком, кейс закрылся, а деньги остались на письменном столе.
– Он что, советует тебе держать язык за зубами?
– Да.
– Дельный совет.
– Знаю.
Теперь они стояли вместе, пока генерал по телефону произносил какие-то команды охране внизу, чтобы их выпустили на улицу.
– Куда мы сейчас направимся? – тихо спросила переводчица у Кейт.
– В Москву.
– Вы нашли все, что хотели?
– Почти.
Генерал проводил женщин до двери. Когда они были почти у выхода, генерал внезапно обхватил запястье Кейт, и ей показалось, что это призрак из ночного кошмара, который вылезает откуда-то из-под постели в кромешной ночной тьме.
– Человек, который был расстрелян, – с трудом спросил генерал по-английски. – Кто это был?
Кейт внимательно вгляделась в лицо генерала и, не найдя ничего интересного, холодно улыбнулась:
– Один из выживших.
С этими словами она вырвала руку, освободившись от цепких пальцев, и продолжила свой путь.
ВЕЙЛ, КОЛОРАДО
Ломовик родился в Колорадо, но никогда не бывал в Вейле.
Ничего подобного он не видел за всю свою жизнь, если не считать, конечно, ярких рождественских открыток, которые так любил рассматривать в детстве.
Был ранний вечер. Высоко над городом нависли снежные вершины гор, на склонах которых еще играли лучи заходящего солнца. Внизу же, в долине, уже лежали сине-фиолетовые тени. А сам Вейл казался сотканным из огней витрин и волшебно мерцающих на домах и деревьях лампочек. Ломовик увидел вывеску: «Добро пожаловать! Наш город основан в 1962 году». Значит, это чудо всего на шесть лет старше его самого.
Они подъехали к стоянке, где были только «мерседесы» и «порше».
– Обычно въезд на машинах запрещен, – похвастался мистер Рей, выключая мотор. – Знаешь, сколько стоит мне эта стоянка? 10 тысяч долларов в год.
Ломовику нечего было сказать на это.
Мистер Рей вышел из машины и открыл дверцу. Ломовик взял багаж – тяжелые чемоданы, лыжи, лыжные палки, огромная дубленка, весящая не менее 50 фунтов[10], и понес все это через улицу.
В каждой витрине магазина висели ярко освещенные дорогие вещи. Некоторые магазины выставляли на витринах только меха, и они завораживающе поблескивали в электрическом свете. Рестораны работали. Отовсюду доносилась рождественская музыка. По обочинам лежали сугробы. Мистер Рей с явным удовольствием сделал глубокий вздох и спросил:
– Чувствуешь? Какой букет! Словно шампанское.
Ломовик никогда в жизни не пил шампанского, но кивнул в знак согласия.
Мистер Рей тем временем подбежал к группке знакомых, возвращающихся с лыжной прогулки. Богатые, счастливые, не знающие проблем люди. В один голос они прокричали «хелло» на приветствие мистера Рея. Он не представил Ломовика, хотя некоторые из богачей бросали недоуменные взгляды в его сторону.
Мистер Рей и Ломовик подошли к симпатичному домику, украшенному балконами с железными перилами. У входа лежала целая гора дров. Они стали подниматься по лестнице, и Ломовик сразу ощутил тепло уютного жилища по контрасту с колким морозным воздухом улицы. Скорее всего, дом был оснащен хорошей отопительной системой, работающей беспрерывно. Во всем здесь чувствовались роскошь и богатство.
Пол был покрыт огромным ковром с фиолетовыми лилиями и зелеными листьями, который делал неслышными шаги. Мебель была мягкой и очень удобной. На стенах висело несколько картин, в основном горы и снег, в углу стояла бронзовая фигура ковбоя на вздыбленной лошади.
Повсюду, включая стены и потолок, было дерево, и это особенно украшало дом. Огромные окна выходили на горные склоны – излюбленные места лыжных прогулок.
– Купил еще в семьдесят втором, – не без удовольствия произнес мистер Рей. На вид ему было столько же лет, что и Контролю. Они даже были внешне похожи: оба большие, грузные, с крупными, хищными носами и подозрительным взглядом бесцветных глаз. – Тогда Вейл был еще деревней. Домишко переделал за последний год: немецкая кухня, отопление, отделка деревом.
Мистер Рей произнес все это как само собой разумеющееся. Его явно не интересовало мнение Ломовика.
– Отнеси багаж.
И Ломовик понес вещи в спальню. Постель поразила его: словно целый океан из розового атласа. А над ней – огромный портрет обнаженного мускулистого мальчика, чье тело застыло в напряженной позе – то ли экстаза, то ли муки. Картина смутила Ломовика, и он невольно подумал, где же ему приготовят ночлег.
Когда он вновь вернулся в большую комнату, то увидел, что мистер Рей налил себе в бокал виски и расстелил на чайном столике карту. Он водил по ней пальцем, делая какие-то пометки ногтем.
– Она живет здесь. Кондоминиум находится в Пота-то-Патч. Туда можно пройти пешком.
– Мне надо взломать дверь? – спросил Ломовик, уставившись на карту.
– Не будь задницей. Я дам ключи.
– Как вам это удалось? – недоумевал Ломовик.
– А зачем тебе знать?
– Точно. Незачем. Мистер Рей отпил из бокала.
– И вообще, закрой пасть. Оденешься как лыжник. Спортивный костюм, куртка, лыжи на плече, вязаная шапочка на твоей пустой голове – и прямиком в Пота-то-Патч. Войдешь в дом с таким видом, будто он твой, – вот и все.
– Ясно, сэр.
– Сядь! – приказал мистер Рей, указывая на софу. – Сядь и раскрой уши. Сейчас я скажу тебе, что нужно сделать.
Сердце рвалось из груди. Раньше он никогда так не нервничал, но это было волнение без страха. Ломовик чувствовал себя странно с болтающимися на шее темными очками и лыжами на плече. Снег скрипел под его тяжелыми ботинками. Ему казалось, что каждому с первого взгляда ясно, что он, Ломовик, здесь чужак, что кататься на лыжах для него так же дико, как летать по воздуху. Но никто не обращал на него внимания, и самодисциплина взяла верх.
