- Откуда… откуда вы узнали? - заминаясь, пробормотала она. - Мы же никогда не встречались.
Аристократ поклонился.
- Я дворянин Старого Света, но живу и в Новом тоже. Компьютер - мой незаменимый помощник. В Интернете, на вебсайте «Стерлинг Гэллериз» я увидел вашу фотографию и ознакомился с биографией. Мы, венецианцы, народ суеверный. И конечно же, я посчитал это предзнаменованием.
Клэр проглотила комок в горле. Удивительно узнать себя на портрете, которому сотни лет. Она попыталась скрыть свое эмоциональное потрясение. Сделать так, чтобы вновь в ней заговорил профессионал. Портрет был в отличном состоянии, не поврежденный ни сыростью, ни временем.
- Картина будет гвоздем аукциона, граф Людовичи. А почему вы хотите расстаться с ней… - Она запнулась. - Простите. Я сказала лишнее. Это ваше дело, а мое - оценивать картину. - Людовичи всегда были достойными хранителями.
Свет красной лампы придавал особое своеобразие девушке на портрете. Она выглядела такой молодой, такой бесконечно нежной. Такой… влюбленной! - подумала Клэр с восхищением. Хотя удивляться не следовало: эта молодая женщина была, несомненно, девушкой на рисунке, который не был продан на аукционе.
И той девушкой из тревожных снов Клэр, которая убежала из своего дома, чтобы встретиться с любимым. На ее нежной шее красовалось ожерелье с золотыми прожилками из стекла Мурано. Не хватало лишь кулона со сверкающим рубином в форме сердца.
Должно быть, она стала носить его позже, подумала Клэр. Подарок тайного любовника.
- Вы не должны извиняться, - сказал Людовичи. - Пожалуйста, садитесь, и мы поговорим. Я расскажу вам трагическую историю Бьянки и ее отца. Это позор моего дома. Она была прекрасна, как вы видите, застенчива и изнежена. Она казалась слишком робкой, чтобы бежать со своим любимым. Но стала слишком непокорной, чтобы повиноваться воле отца, когда ее отец договорился о браке ее с другим мужчиной.
У Клэр защемило в сердце. Она боялась услышать, что было дальше. Рука Вэла сжала ее руку.
- Это случилось вскоре после того, как был написан этот портрет, - продолжал граф. - Бьянка узнала, что беременна от Доменико Колеоне, сына одного из благополучных купеческих семейств. Она послала ему записку, когда молодой человек вернулся из Флоренции, хотя впоследствии он утверждал, что не получил послания. Бьянка бросилась в канал - так утверждали некоторые. Ее тело выловили под мостом.
- Ужасная история, - сказала Клэр, вздрогнув.
- Последствия нарушения свадебного договора были тягостны, но еще хуже было другое. Граф Людовичи, живший в то время, был сильным человеком. По слухам, он состоял членом тайного Совета десяти. Если бы все сложилось по-другому, его могли избрать дожем. Наверняка он мечтал об этом, о чем свидетельствуют его дневники. Вместо этого граф был лишен всего и изгнан из Венеции на материк. Он умер в Падуа (Город на севере Италии, к западу от Венеции) сломленным человеком. Понадобилось сто лет, чтобы Людовичи снова стали сильны.
- Я не понимаю. - Вэл подался вперед. - Почему отец был лишен всего за ошибку дочери?
- А, - граф Людовичи вздохнул и откинулся назад, - понимаете, говорили и другое: что отец в ярости убил ее и приказал сбросить тело дочери в канал.
- И поэтому портрет был так долго скрыт от посторонних глаз? - Клэр пристально посмотрела на красивое молодое лицо Бьянки.
Граф кивнул.
- Да. Но теперь пришло время показать картину другим людям. Может быть, тогда ее призрак перестанет бродить по дому.
Вэл оглянулся через плечо.
- Вы имеете в виду - в буквальном смысле?
- О, да. Ее видят время от времени одинокие влюбленные. Она смотрит с балкона или из окна своей спальни. Время от времени слуги докладывают о том, что слышали ее шаги, а также запах роз. Что касается меня, то я никогда не видел ее. - Он сделал паузу. - Только один раз. Во сне.
Назад они снова добирались на гондоле. Когда проплывали под мостом и рука Вэла обняла ее за плечи, Клэр не протестовала. История Бьянки глубоко тронула ее.
Вэл тоже думал об этом. Он процитировал строки из стихотворения Томаса Худа «Мост вздохов» о другой девушке, которая тоже прыгнула с моста и тоже в Венеции:
Поднимай ее нежно, прикасайся с любовью, Ведь она так стройна, молода и прекрасна.
Клэр склонила голову ему на плечо. Фонари освещали широкий сквер, мимо которого они проплывали, из открытых окон доносились голоса. Огни мерцали в воде. Гондольер предусмотрительно отвел глаза, когда рука Вэла легла ей на грудь. Они снова возвращались по длинному пути.
- Кажется несправедливым, -сказала она, -что в таком прекрасном месте случается что-то плохое.
Он не ответил, только взял ее за подбородок и поднял лицо для поцелуя. Его губы были невероятно мягкими и возбуждающими. И руки тоже. Они медленно ласкали ее тело так, словно совершали акт поклонения, когда он привлек ее к себе. Вино и Венеция ударили им в голову.
Когда они достигли отеля, Вэл так спешил, что заплатил гондольеру на бегу.
Тело Клэр страстно желало его, жаждало его прикосновений.
В молчании они достигли своего этажа. Словно сговорившись, поспешили в номер Вэла. В следующее мгновение Клэр оказалась у него на руках.
Он понес ее на кровать через молочный мрак комнаты, осторожно положил, потом несколькими движениями сорвал с себя одежду.
Он расстегивал пуговицы ее вечернего костюма одну за другой, прижимая губы к ее телу всякий раз, как очередным движением освобождал от одежд. Он сдвинул с ее плеч бретельки кружевного бюстгальтера, потом расстегнул переднюю застежку.
- Как прекрасно, - прошептал он, открывая своему взгляду ее грудь. Свет, который заливал Венецию, отбрасывал блики на ее кожу. Вэл застонал. Он хотел овладеть ею медленно и осторожно, но она рвалась к нему. Клэр задрожала, когда его рот прикоснулся к ней и вобрал внутрь бархатный сосок.
Одно движение - и она безумно желала его. Ее пальцы царапали его плечи и грудь.
- Не будь нежным, Вэл.
Но он был. Сначала. Он не спеша снял с нее юбку, мерцающие чулки. Пробовал ее кожу на вкус, пока она не забилась в агонии наслаждения. И только тогда, когда он почувствовал, как ее тело выгибается навстречу его обнаженной груди, он повиновался ей. Вэл был так же охвачен страстью, как и тогда, когда они в первый занимались любовью, и сейчас стал диким и необузданным. Их движения можно было сравнить с танцем, в котором отдают и берут, нарастающим до крещендо, как фламенко, и заканчивающимся взаимным триумфом и изнеможением. Когда она наконец успокоилась, он начал ласкать ее снова, заставив дрожать под умелой рукой на краю обрыва.
