Она говорила мне, что у меня будет своя собственная спальня. Она уже украсила ее. А следующая дверь Гензеля.
— Ваши комнаты выглядят почти одинаково. В конце концов вы брат и сестра.
По другую сторону от моей комнаты жила Спящая красавица, как сказала она. Напротив, через коридор — Рапунцель. У Красной Шапочки были как с картинки темно-рыжие волосы, Грустный Мальчик все еще выглядел как маленький мальчик, хотя ему было почти двенадцать.
— У меня была Белоснежка, — сказала она, — но я не считаю, что нам необходимо говорить о ней. Ее уже нет. Я заменю ее, когда ты устроишься.
Я прохрипела вопросы, на которые она с готовностью ответила, рассказав мне, ее пронзительным, почти веселым голосом, как она спасла «своих» детей.
— Все они были нежеланными. Все, кроме тебя. У меня были некоторые проблемы с поиском подходящей Гретель, ну ты понимаешь: блондинка, с голубыми глазами и нежным лицом нордического типа внешности. Я увидела вашу семью в один прекрасный день, ох, я бы сказала месяц или два назад в Хоум Депот7 к югу от Боудлера. Я покупала, ну... это не имеет значения.
Я повернула голову в сторону передней части автомобиля, не то чтобы я могла увидеть что-либо кроме спинок третьего ряда сидений.
— Ты знаешь, что я нервничала, когда я покидала Дом? Если бы я никогда не вернулась, ну... я не знаю что. Я верю, что мои дети погибли бы. Застрявшие в своих комнатах, бедные голубчики.
Она казалась смирившейся с такой возможностью. Меня снова почти вырвало.
— Когда ты подумаешь об этом, ты поймешь, я сделала хорошее дело, правда. С другими детьми, большинство из которых были возвращены домой. Это значит, что они были усыновлены, но они не хотели этого. Я помогла им, радушно приняла их в моем красивом, большом доме. Но я не могла найти Гретель. Гретель не было рядом — в штате Невада, Юта или где угодно, куда я могла съездить. Когда я увидела тебя — вас троих — я узнала. У ваших родителей вас трое. Я забрала только одну.
Недели спустя, ее голос преследует меня, когда я лежу на детской раскладушке в своей комнате.
Как ни странно, даже тогда, когда я била ногами, плакала и кричала, когда она вытащила меня из машины и бросила на ковер, в который она закатала меня, она никогда не звучала сердитой.
Когда я высвободилась из ковра, она подставила пистолет к моей голове и спросила, могла бы я соизволить встать и пойти очень медленно.
— Ох, — рассмеялась она, — ты не можешь использовать свои руки, не так ли, сладкая? Ты связана. Вот, что ты имеешь.
С помощью пистолета она заставила меня пойти в мою комнату. Через фойе и коридор с этими жуткими, пылающими факелами. Она держала пистолет у моей головы, когда показывала мне несколько огромных окон вдоль зала с зеленым ковром. Она показала мне статую голого мужчины — Давида, я думаю так его имя — и объяснила как, благодаря смерти Бена, у нее появилось много денег, чтобы купить вещи как эти, и содержать «ее» детей.
Когда мы попали в длинный, из твердой древесины коридор с множеством дверей, она вонзила в меня иглу. Проснувшись, я обнаружила себя смотревшей на лес: изображение нарисованного двухмерного леса, оставленного в вечной осени.
Лукас
Наши дни.
Весь этот процесс поиска новой сабы всегда утомителен. Проверка их личных данных, которую делает Рэймонд, чертовски бесполезна. Я не хочу знать, какое у них образование или их интересы. Только вес, рост, телосложение, цвет волос и глаз.
Рэймонд проводит большую часть проверки по своему усмотрению, это одна из его задач, которую может выполнить только он один. Он работает со мной с тех пор, как я вернулся в Вегас, и к настоящему моменту он точно знает, что мне нравится.
Как много саб он нашел мне, задаюсь я вопросом и откланяюсь на спинку своего огромного, кожаного, офисного кресла. Я стучу пальцами по ноутбуку, но сложно посчитать, сколько их было, потому что я не знал их имен.
Если бы существовали роботы, способные удовлетворить мои потребности, я бы с радостью вложил в одного из таких деньги. Я не ищу эмоциональную связь. Я не нуждаюсь и в физической связи, только в той, которая требуется моему члену.
Телефон на моем столе звонит — это мой секретарь, Леда, связывает меня по телефону с главой совета директоров казино. Я соглашаюсь, назначаю дату и время встречи и направляю его обратно к Леде, чтобы она внесла его в график.
Затем я беру стопку карт с угла стола и просматриваю их. Рэймонд знает, какой рост мне нравится, так что все эти девушки будут ростом между пять и одной десятой и пятью с половиной футами. С широкими бедрами и задницей, которая поместилась бы мне в ладони. Светлые — пепельные, медовые и темно-русые волосы. Обычно я придерживаюсь пепельных блондинок, но иногда выбираю другой цвет. Если девушка низкого роста, с подходящей попой, бедрами и средне-западным акцентом будет с темно-русыми волосами, я соглашусь на нее.
Я быстро просматриваю пятнадцать карт, выбираю четыре и вызываю Рэймонда. Сегодня на нем красные подтяжки под сшитым на заказ черным костюмом. Его афро-прическа сегодня выглядит особенно высокой и широкой, и я замечаю, что на нем нен его обычные очки. Они выглядят... слишком толстыми. Я предполагаю, что в пятьдесят три, Рэй решил податься в хипстеры.
Я протягиваю руку через стол и вручаю ему четыре отобранные карточки.
— Вот этих пригласи.
Он смотрит на карточки и задумчиво кивает:
— Надо устроить все сегодня.
— Да?
Он вновь кивает:
— Завтра вы улетаете в Бостон. Собирается совет директоров «Дома для героев»?
— Тогда посмотри, кто сможет появиться здесь через час или два. Можешь позвонить еще кому-то из них, если хочешь. В этот раз придерживайся цвета волос светлый блонд. Все они нужного телосложения. Я встречу вас в люксе через два часа ровно. Разведи их по разным местам, переодень, и, естественно, надень на них маски. Расскажи мне про шоу в девять тридцать с Джонсон и Фриман?
Я слушаю, как Рэймонд объясняет, что Лаура Фриман, одна из наших актрис, на девятой недели беременности, и не чувствует себя комфортно с той частью шоу, которая включает порку. Что-то о том, что можно получить инфекцию.
— Дай ей отпуск.
— Отпуск? — он моргает.
Я барабаню пальцами по коленке и вздыхаю:
— Декретный отпуск, Рэймонд?
— Но, сэр... у нее еще нет ребенка.
— И что? Я не хочу, чтобы в моем «Доме» трахались беременные женщины, — от гнева моя шея горит. — Как часто подобное происходит, Рэймонд?
