Эмма покачала головой:
– Нет, Бабушка мужа умерла недавно. У нас больше никого не осталось. – Она заметила, как огорчилась миссис Каллински, и поспешила добавить: – Но ведь мы вдвоем. И у меня все в порядке. Правда. Я живу в хорошем доме в спокойном районе. Мне сдает комнату очень милая женщина.
Супруги обменялись быстрыми понимающими взглядами. Абрахам кивнул в ответ на молчаливый вопрос жены, который она, как обычно, задала ему взглядом своих выразительных глаз. Джанесса Каллински наклонилась вперед, сложив пальцы рук, ее широкое лицо сияло благожелательностью.
– Если вам не надо немедленно идти домой, если у вас нет других неотложных дел, может быть, вы останетесь и разделите с нами праздничный ужин? Нам будет чрезвычайно приятно.
– Ах нет, я не могу. Право же, не могу, – возразила Эмма. – Вы очень добры. Но я никак не могу. – Она покраснела, опасаясь, как бы гостеприимные хозяева не подумали, что она напрашивается на приглашение. – Благодарю вас. Вы очень добры. Но я не хочу надоедать вам.
– Чепуха! – воскликнул Абрахам. – Вы вовсе не будете надоедать. Боже правый, после всего, что вы для меня сделали сегодня! – Он поднял руки перед собой и, поведя несколько раз ладонями вверх, продолжал: – Как же нам отблагодарить вас? Пожалуйста, оставайтесь на праздничный ужин, окажите нам эту честь.
Увидев недоумение на лице Эммы, он объяснил:
– В субботу у нас праздник – Шаббат. Он начинается на закате в пятницу, и мы всегда отмечаем начало священного дня за праздничным столом.
– Понятно, – кивнула Эмма. Беспокойный огонек зажегся в ее глазах, и взгляд ее обратился к часам на каминной полке.
Абрахам проследил за ее взглядом и кивнул, тотчас угадав, о чем она думает:
– Не беспокойтесь! Не беспокойтесь! Наши сыновья проводят вас домой после ужина. – Его слова звучали убедительно. – С ними вы будете в безопасности, даже если уже стемнеет.
– Но я… – начала было Эмма.
– Решено, миссис Харт, – мягко, но все же с решительным видом вмешалась Джанесса. – Вы выглядите усталой. Конечно же, из-за этих передряг с хулиганами. Еда поддержит вас. Восстановит силы. Вам понравится. – Она подалась вперед и похлопала Эмму по руке. – У нас всего много. Больше, чем нужно, чтобы накормить еще одного человека, такую почетную гостью. Пожалуйста, чувствуйте себя свободно, а когда придут Дэвид и Виктор, они тоже будут вам очень рады. И поблагодарят за помощь их отцу. Да-да, они будут польщены, если вы разделите с нами праздничный ужин.
Эмма уступила под напором доброты и убедительности доводов миссис Каллински. К тому же она снова почувствовала голод, а в доме миссис Дэниел ее не ожидало ничего особенно вкусного. И из кипящих на плите горшков доносились восхитительные манящие запахи.
– Благодарю вас. Буду счастлива к вам присоединиться, если не помешаю.
Каллински просияли, и Джанесса вскочила и подлетела к плите, чтоб проследить за кипящим в кастрюлях ужином. Заглянув во все кастрюли, она вновь обратилась к Эмме:
– Я думаю, вы прежде не пробовали еврейских блюд, но вам непременно понравится. – Она повернулась, держа в руке крышку от кастрюли, и утвердительно кивнула. – Да, я знаю, вам очень понравится. На первое будет куриный суп с шариками из мацы, они похожи на йоркширские клецки, только поменьше, а затем жареный цыпленок с хрустящей корочкой, золотистый и сочный, с морковью и другими овощами из супа. А напоследок – медовые лепешки и чай с лимоном. Да, все это вкусно, вот увидите… – Джанесса умолкла, недоговорив, и повернулась к двери. Дверь открылась, и женщина просияла от удовольствия и гордости, когда вошли ее сыновья. Увидев Эмму, сидящую у камина, они остановились и, немало удивившись, с интересом воззрились на нее.
– Дэвид! Виктор! Идите познакомьтесь с нашей гостьей. Почетной гостьей, ведь она сегодня вызволила вашего отца из беды самым чудесным образом. Замечательная девушка, – сообщила Джанесса, шумно закрывая кастрюлю крышкой. Она вытерла руки кухонным полотенцем и поспешила к своим сыновьям. Затем энергично провела их в комнату. – Ну же, мальчики, это Эмма Харт. Миссис Харт. – Она подвела их к Эмме, сияя от радости. – Это Дэвид, – сказала она, представляя юношу повыше. – А это Виктор.
Каллински-младшие поздоровались с Эммой за руку и поблагодарили ее за то, что она пришла на выручку отцу. Затем они прошли в другой конец кухни и сели рядышком на диван.
Глаза Дэвида сузились, когда он заметил выступивший на щеке отца сине-черный кровоподтек, сама же щека отекла и распухла. Он тихо и почтительно обратился к Абрахаму:
– Что случилось, отец? – Но в глазах юноши зажегся недобрый свет, и он изо всех сил старался сдержать нарастающий гнев. Он знал, что это опять было делом рук ярых антисемитов.
Тот не спеша рассказал о случившемся, не упуская ни малейшей детали и с жаром превознося отважный поступок Эммы. Пока он говорил, Эмма с растущим интересом смотрела на юношей, сравнивая их.
Дэвид и Виктор Каллински были совершенно непохожи друг на друга, как неродные. Дэвид, старший, которому уже исполнилось девятнадцать, был высок, как и его мать, и хорошо сложен. Джанесса одарила его своими красивыми синими глазами, но синева его глаз была темнее и глубже. Овал и черты его красивого открытого лица говорили о славянском происхождении его матери. От отца он унаследовал шапку черных волнистых волос и его легкость в общении, но, в сущности, Дэвид Каллински был даже более общительным, живым и энергичным, чем Абрахам. Дэвид был и инициатором, и исполнителем, честолюбивым, умным и заводным. Если в его быстрых синих глазах и был легкий отблеск цинизма, о нем заставляло забыть добродушие его широкой улыбки и дружеская манера поведения. Дэвид был умен, обладал интуицией и всей душой своей, всем сердцем стремился к единственной цели – добиться успеха. И, прекрасно зная истинную суть человеческой натуры, он жил, руководствуясь лишь одним-единственным правилом: выживает достойнейший. Но он стремился не просто выжить, а обрести богатство и жить на широкую ногу.
Шестнадцатилетний Виктор был небольшого роста, как цыпленок, хрупкий, и этим он немного походил на своего отца. У него были, как у матери, прямые блестящие черные волосы, но в остальном он не был похож ни на кого из своих родителей. Его большие карие глаза смотрели ласково, а лицо его было спокойным и добрым, не очень выразительным, но миловидным. Его спокойное лицо, как зеркало, отражало его внутренний мир: Виктор Каллински был тихим отзывчивым мальчиком. Лишь одним его характер походил на характер отца: Виктор, как и Абрахам, был необычайна терпелив и прекрасно понимал бренность человеческого бытия, это понимание было зрелым и тем более удивительным для такого молодого человека. Он был мыслителем и мечтателем, в его груди была душа поэта. Лучше всего Виктор чувствовал себя, когда в одиночестве читал книги, или рассматривал в музее великие полотна, или слушал музыку Малера и Бетховена. Он был по природе замкнутым и даже робким и не без труда вступал в разговор, а особенно с людьми незнакомыми. Виктор украдкой смотрел на Эмму из-под длинных черных ресниц, и на губах его играла мягкая улыбка. Он думал о том, какая сострадательная, должно быть, эта девушка, и о том, что ее сегодняшний поступок лишь укрепил его святую веру в то, что суть человечества – доброта. Как и его отец, Виктор был начисто лишен горечи и желчности.
