Она обзавелась новой коллекцией компакт-дисков, где преобладали латиноамериканские исполнительницы вроде Джульетты Венегас и мужеподобные музыкантши из Атерциопеладоса. На сборищах sucias в те времена Эмбер вопила песни группы «Пуйя», пока не теряла голос. Тогда же отбросила свое второе имя. Куинтанилла. Говорила, будто не хочет, чтобы в звукозаписывающей индустрии ее связывали с Селеной. (Помните, мертвая Селена, убитая певичка-техано Селена, святая, почти обожествленная?) Эмбер утверждала, что ее музыка жестче. А Селена просто рохля. Ничего себе почтение?
А что же теперь? Теперь она живет с очередным испаноязычным рок-музыкантом в Лос-Анджелесе. В прошлом году они сыграли ацтекскую свадьбу, но кольцами не менялись. (Европейский символ собственничества, объяснила нам Эмбер.) Никого из sucias не пригласила (мол, мы недостаточно «прозрели» и наша саркастическая энергия только все испортит) и официально не регистрировалась (неправедные власти для нас ничего не значат). Ее придурок называет себя Гато, он сын коррумпированного мексиканского чиновника (не слишком ли?). Эмбер играет в своем оркестре и поет – главным образом по-испански и все чаше на языке нахуатл. Она продолжает переговоры с фирмами звукозаписи, а между тем самостоятельно записала свой альбом и продает его со складных столиков в ночных клубах. Волосы у нее по-прежнему длинные, но теперь черные. Иссиня-черные, ведьминско-черные и закручены на эти штуковины «медузы» таким образом, что напоминают нечто среднее между косами и лохмами. Сомневаюсь, что она расчесывает их хоть раз в году. Помада Эмбер, готически-темная, едва светлее ее волос. А глаза обведены черным карандашом. Нос, брови, язык, пупок и соски подверглись пирсингу. Одежду она носит, как правило, черную – под цвет волос. Только учтите, Эмбер совсем не страшная. Она просто Эмбер. Всегда была смазливой. А все эти заскоки насчет «умереть за» приобрела оттого, что питается сырой пищей, «как наши предки», и каждую неделю вместе со своим Гато проезжает тысячу миль по Голливудским холмам. Вспомните, не ацтеки ли вынимали у людей из груди бьющиеся сердца и пихали в рот? Вот вам и сырая пища. А чудесное мексиканское движение нового тысячелетия представляет ацтеков вегетарианскими пацифистами, а не кровожадными захватчиками. Эту интерпретацию ацтеков меня так и подмывает сравнить с Ральфом Нейдером[38] в набедренной повязке.
На этот раз Эмбер появилась в облегающей черной куртке с искусственными перьями на обшлагах и воротнике – нечто в духе Ленни Кравитца. А под курткой, хотя зима в разгаре, узкая короткая рубашка, из-под которой видны ее упругие мышцы. От вида ее брюк у Ребекки едва не случился удар, потому что на них красовались цветные изображения Пресвятой Девы Гваделупской в бикини. Все это дополняли сапоги на платформе со шнуровкой спереди. Контраст между Эмбер и Сарой поражал не меньше, чем если бы Баста Раймс вышел на MTV вручать призы вместе с Мартой Стюарт.
Мы переместились за большой Стол и стали трепаться на наши обычные темы. Заказ еще никто не сделал, и ни одна из нас, кроме Уснейвис, дожидаясь Элизабет, не принималась за закуски. И это вылилось еще в полчаса. Но вот явилась и она. Я увлеклась рассказом Сары, которая всего-навсего повествовала о том, какие трудности ей пришлось пережить, выбирая обои для гостевой комнаты в своем доме, но подавала это, словно детективный сюжет. Поэтому не заметила, как Элизабет припарковалась на своей белой «тойота-такома». С зеркала заднего вида у нее свисал массивный крест, а к задней решетке была прикреплена металлическая рыбка.
Мне это показалось забавным – высокая худощавая красивая женщина, которая еще в колледже зарабатывала на подиуме, водит занюханный пикап. По собственному выбору? Может, мой скепсис объясняется тем, что я с юга, где пикапы – принадлежность бочкообразных мужчин, которым впору надевать бюстгальтер. Элизабет объясняет, что машина удобная, хорошо слушается руля на снегу и очень вместительная – можно прилично нагрузить. Что правда, то правда: Элизабет постоянно возит в городские приюты бездомных коробки с пожертвованной одеждой и консервы из своей церкви – огромного сияющего кубообразного строения в пригороде. Летом она добровольно предоставляла свое транспортное средство детскому лагерю организации «Христиане для детей», и машина перетаскивала бесчисленные надувные плотики и всякие штуковины для стрельбы из лука. А в конце лета Элизабет нагружала автомобиль тюками сена и до крыши – детьми – и медленно везла на речку. Брр!
Быть может, это оттого, что Элизабет Круз выросла в бедной Колумбии и в отличие от нас, остальных sucias, не понимает нюансов американской жизни: она считает фургоны клевыми машинами.
Я как-то спросила ее: неужели за рулем фургона можно подцепить мужчину? Но Элизабет лишь пожала плечами. Так любить детей и вовсе не стремиться обзавестись отцом для собственных сыновей! Элизабет всегда была одна и, насколько мне известно, не имела ни одной серьезной связи. Время от времени она бегает на свидания, но не привязывается ни к одному парню больше чем на месяц. Мы знакомим ее, когда попадается хоть сколько-нибудь путный мужчина, конечно, если он не нужен нам самим. Но из этого ничего не выходит. И не потому, что Элизабет никто не интересуется – только сегодня мой коллега по газете Йован Чилдс спрашивал, не заарканю ли я ее для него. «С ума сойти, – ныл он. – Вы с Элизабет Круз подруги, и ты не можешь познакомить с ней приятеля! Неужели вы все тут сами хотите с/: меня?» Я чмокнула его в щеку и утаила правду: я слишком любила Элизабет, чтобы грузить ее таким распутником. Признаться, себя я ценила куда ниже, чем Элизабет, потому что приберегала Йована на случай, если мои дела с Эдом закончатся печально.
Сама Элизабет говорит, будто ее жизнь небогата романтическими приключениями потому, что большинству мужчин она кажется покорной дурой. На самом деле красота Элизабет пугает. «Великая красота может обернуться великим недостатком», – объявила она однажды на сборище sucias без тени тщеславия. Мы все вытаращились на нее. А Эмбер громко рассмеялась. «Я серьезно, – сказала Элизабет. – Я поняла, что красота открывает какие-то двери. Но другие закрывает. Если бы существовал выбор, я предпочла бы не выглядеть так, как сейчас». «Не волнуйся, – ответила ей Уснейвис, – это недолго продлится».
Из всех sucias Элизабет самая красивая. У нее длинные стройные руки и ноги, хотя она ест все, что хочет, а лицо невызывающе симметрично. Элизабет немногословна, но, когда она говорит, можно не сомневаться, что услышишь что-то глубокое и неожиданное.
Из всех sucias у Элизабет больше всего шансов увести Роберто. Но она этого не сделает, потому что она христианка и хороший человек, а Сара ее лучшая подруга. Когда мы собираемся вместе перекусить, покататься на лыжах или сходить на зевотный концерт «Бостон попе» на Эспланаду, Роберто всегда спрашивает об Элизабет и никогда о других sucias. И у него при этом искрятся глаза. Он так смотрит на Элизабет даже в присутствии Сары. Смотрел так даже на своей свадьбе. А мы стояли рядом и видели, как он смотрит на Лиз, пока Сара танцевала со своим отцом. Мы переглядывались и хотели дать Роберто под зад, а Лиз казалась смущенной и с тех пор всячески избегала его. «А чего ты хочешь, дорогуша? – ответила мне Сара, когда я упомянула ей об этом. – Она обворожительна. А Роберто – мужчина. Пусть смотрит. Но если посмеет коснуться – только он никогда не посмеет, – Роберто – покойник».
