Неуловимым движением старшая актриса сорвала с головы шляпу, сунула ее в руки своего спутника, свернула густые волосы в тугой узел, поджала рот так, что губы ее превратились в две узенькие полоски, прижала локти к бокам, чопорно сложила руки и подняла плечи.
— Твоя мама выглядит так? — спросила она.
— Откуда вы знаете? — воскликнула Магнолия. Она была ошеломлена. Все трое артистов громко расхохотались.
И тотчас же в дверях появилась Парти: ощетинившись, она приготовилась защищать свое дитя:
— Сию же минуту домой, Маджи Хоукс!
Продолжая смеяться, артисты медленно пошли дальше.
И вот об этих-то удивительных людях, общение с которыми было строго-настрого запрещено Магнолии, капитан Хоукс рассказывал теперь:
— Они давали представление в Китайской Роще. После спектакля был концерт, на котором выступала Ла Берн. Когда она заканчивала свой номер, начался пожар. Через несколько минут пламя охватило бедняжку. Ничего нельзя было поделать!
Менее привычному слушателю трудно было разобрать, когда капитан Хоукс говорил о женщине, а когда о пароходе:
— Бедняжке было тридцать лет. Ужасно сгореть так, словно листок бумаги! Харт Гарри побежал было в машинное отделение, но пламя преградило ему дорогу. Пытаясь влезть на грот-мачту, он сломал ногу. Буксир удалось спасти. Но «Сенсация» сгорела дотла. Гарри перенесли на буксир и послали за доктором. Угадай-ка, что было дальше?
— Что? — крикнула Магнолия. Она крикнула вовсе не из-за того, что ее взволновала эта трагедия, а просто потому, что ей не терпелось услышать продолжение.
Капитан Энди встал из-за стола, размахивая вилкой:
— Увидев весьма странные туалеты спасшихся от пожара, доктор заявил, что приступит к осмотру сломанной ноги Харта только в том случае, если ему заплатят двадцать пять долларов вперед. «Ничего вы не получите! — сказал Харт Гарри, хватаясь за ружье. — Если вы сию же минуту не займетесь моей ногой, я прострелю вашу ногу, да так, что вам больше никогда не придется совершать прогулок… Сукин сын вы этакий!»
— Капитан Энди Хоукс!
С помощью вилки, заменившей ему ружье, капитан Энди Хоукс успел изобразить только что описанную им сцену. И отец, и дочь с испугом посмотрели на миссис Хоукс. Но их страх был вызван вовсе не ее гневом — они опасались, что Парти не даст закончить рассказ.
— Дальше! — крикнула Магнолия, вертясь на стуле. — Дальше!
Но повествовательный пыл капитана уже погас. Энди снова уселся за стол и стал рассеянно доедать свинину с картошкой. Может быть, он был несколько смущен тем выражением, которое он позволил себе употребить в своем рассказе.
— Не знаю, как это у меня вырвалось, — пробормотал он.
— Я тоже не знаю! — язвительно заметила Парти. — Впрочем, можно ли ожидать лучших выражений от человека, который вечно якшается со всяким театральным сбродом!
Магнолия во что бы то ни стало желала узнать, чем кончилось дело.
— Ну, что же дальше? Прострелил он ему ногу? Или только прицелился? Или что?
— Доктор сделал все, что от него требовалось. Ему заплатили требуемые двадцать пять долларов и предложили убираться к… ну, словом, предложили ему убраться с парохода, что он и не замедлил сделать. Пассажиры попали в очень затруднительное положение: спасенным пароходом необходимо было управлять, а штурман-то выбыл из строя! Пришлось вытащить его на верхнюю палубу. Дождь лил как из ведра, поэтому над ним устроили брезентовый навес, и, представь себе, какой молодец этот Харт! С помощью двух рулевых он довел пароход до Батон-Ружа, то есть проделал целых семьдесят пять миль! Это с больной-то ногой! Да-с!
Магнолия облегченно вздохнула.
— Кто это, интересно знать, рассказал тебе всю эту галиматью? — спросила миссис Хоукс.
— Сам хвастун Гарри. Ну да… Ведь его иначе не называют как Харт Гарри-Хвастун. (При этих словах раздраженная Партинья начала барабанить по столу.) Я встретил его сегодня. Последнее время он служил на «Сенсации». А прежде был штурманом на «Цветке Хлопка». Он ушел оттуда только тогда, когда старик Пигрем решил сбыть с рук эту посудину. Знаешь, он уверял меня, что в плавучем театре бывает не менее пятисот зрителей, а по воскресным дням, в городах с густо заселенными окрестностями, даже по восемьсот. Подсчитав, я понял, что предприятие это крайне выгодное.
Тут капитан Энди стал высказывать целый ряд самых радужных предположений относительно возможных доходов.
Однако Парти Энн вовсе не была глупа. К тому же она сразу почувствовала, что в данном случае ей придется отстаивать свое мнение с еще большей твердостью, чем она это делала обычно.
— Я, может быть, многого не понимаю… (Это было одно из ее любимых выражений. Правда, тон, которым произносилась эта фраза, резко противоречил ее смыслу: он ясно показывал, что она понимает не только многое, но решительно все…) Я, может быть, многого не понимаю. Но уж одно-то я знаю наверняка! У вас, сударь, есть дела поважнее этого вечного шатания по пристани! Можно подумать, что вы какая-то жалкая водяная крыса! Скажите на милость, зачем вам понадобилось болтать с этим негодным хвастуном Гарри? Ручаюсь, что свое прозвище он заслужил! И по всей вероятности, это единственное, что ему удалось заслужить в жизни, по крайней мере, честным путем! Как вам не стыдно! Говорить при ребенке о плавучем театре! Да еще в таких выражениях!
— А что же плохого в плавучих театрах?
— Все! Плавучие театры — это сборище бездельников и мерзавцев. Да, все они таковы, и мужчины и женщины! Подонки! Сволочи!
Как видит читатель, Парти при случае тоже умела вставить крепкое словечко.
Капитан Энди ухватился за свои бачки и стал нервно, по-обезьяньи теребить их.
— В таком случае ваш собственный муж тоже сволочь, сударыня! Мне ведь случалось работать в плавучем театре.
— В качестве штурмана!
— К черту штурмана!
Энди встал.
— Не штурманом, а актером я был, миссис Хоукс. К тому же хорошим актером! Мне было тогда лет восемнадцать. Жаль, что вы не видели меня! Водевиль, в котором я был занят, назывался «Красный кофе». Я исполнял в нем роль негра. Да еще играл на барабане, который был больше меня самого!
Магнолия пришла в восторг. Она вскочила со стула и стала вертеться около отца.
— Это правда? Ты был актером? Ты никогда не говорил мне об этом! Мама, а ты это знала? Ты знала, что папа был актером в плавучем театре?
Парти Энн гневно выпрямилась. Она вообще была выше мужа, а в эту минуту, казалось, стала еще больше. Но у маленького капитана был крайне задиристый вид, и он смотрел на жену, как породистый фокстерьер на большую дворняжку.
